Выбрать главу

Наконец, присматривая краем глаза и за Поплевой, тщедушный человечек присел, чтобы перебрать нехитрые Золотинкины одежды. Прежде чем оставить девушку совсем, он разломал кинжалом башмаки — отделил каблуки и расслоил кожу. А когда покончено было и с этим, отшвырнул испорченную обувь. Равнодушно окинул взглядом скромные прелести «начинающей красавицы», обозначенные под полотном двумя бугорками…

Золотинка сгребла свое в ком и разрыдалась, поспешно отвернувшись к стене. Под ее всхлипы и подвывания они раздели Поплеву, не обронившего ни слова. Затем Ананья с прежней деловитостью отвесил Кудаю тумак по затылку. Жалобно охнув, тот кинулся ловить губами карающую руку. Ананья толкнул его и вышел. Комнату покинули все, не исключая подобострастно хныкавшего Кудайку. И проскрипел ключ. Слышно было, как за дверью удаляется, лязгая железом, стража.

Между тем в комнате что-то зашуршало, причем непонятный шум усиливался. В очаг посыпалась сажа, потом свалился тонкий замурзанный шнур — и сразу вытянулся в струнку, как окостенел. Откуда-то сверху по этому шесту скользнула фигурка. Прямо в кучу золы, подняв тучку пепла, спрыгнул маленький, донельзя грязный, черный от сажи человечек, похожий на горного пигалика — так он был мал, Золотинке по пояс. Белки глаз посверкивали на личике нежданного трубочиста, на мятом, неподвязанном халате различалось золотое и серебряное шитье. Человечек шаркнул глазами, живо оглядываясь. Грязный пальчик он приложил к губам, указывая тем, что его появление не подлежит огласке.

Но прежде чем обитатель трубы подал голос, Золотинка его узнала — это был уменьшившийся до нелепости Миха Лунь.

— Я все-все слышал, — тоненьким, тоже уменьшившимся голоском сказал волшебничек, — друзья мои, вы держались… то была подлинная отвага!

В чем он усматривал отвагу? Можно было предполагать, что при нынешнем его росточке всякие предметы и события представлялись ему в преувеличенном виде.

— Здравствуйте, Миха! — молвила Золотинка, утирая слезы.

— Желаю здравствовать! — пискнул он. На его пальчике посверкивал малюсенький Асакон. — Очень хочется пить! Ужасно! По правде говоря, товарищи, я изнемогаю от голода и жажды.

Левой рукой Мишенька придерживался за уходящий в дымоход шест, который образовался, как Золотинка догадывалась, из халатного пояса, в связи с чем волшебничек остался в распоясанном и расхристанном виде.

— Вот! — сказал между тем Поплева, протягивая бедолаге горсть зачерствевших хлебных крошек и полуобгрызенный хвост копченой селедки. — Только не надо бы. Пить еще больше захочется.

Предупреждение не возымело действия, Мишенька жадно накинулся на еду. Запихиваясь крошками, он покинул очаг, даже не пригнув головы под его входным сводом. За спиной волшебничка со звучным шуршанием что-то ухнуло. То, внезапно потеряв жесткость, свалился в золу серебристый пояс халата.

— Друзья мои… кхе-кхе… товарищи! Кхе!.. — кашлял он, видно, от сухих крошек, рискуя подавиться. — Бедствия… кхе… достигли предела… перед нами пропасть. Я бы так сказал. Хочется пить, это какая-то пытка. Товарищи, вас послало небо!

— Нас тоже не выпускают, мы под стражей, — молвила Золотинка.

— Нет, не то, неверно! — остановил ее Мишенька внушительным, несмотря на свой ограниченный росточек, жестом. — Выхода нет у меня! Положиться не на кого. Вокруг пустыня. Счастье еще, что они избавили меня от Кудайки. Значит, вам придется взять на себя Асакон.

Зажав селедочный хвост зубами, он тронул перстень с волшебным камнем. Поплева с Золотинкой быстро переглянулись.

— Нет, — покачала головой Золотинка, — зачем? Не надо! Мы не возьмем.

Мишенька освободил рот от селедки:

— Тогда мне остается только умереть, — со скорбью в истончившемся голосе объявил он.

— К чему такая спешка? — невпопад пробормотал Поплева.

— Это не шутка! Уверяю, не шутка! — Мишенька пугливо оглянулся на дверь, но продолжал, ни на мгновение не запнувшись, хотя и понизив голос. — Мне с Рукосилом тягаться? Если я только из этой западни вырвусь… Великий Род! Да к черту на кулички! Только бы ноги унести. Спасение очевидное — улететь. Но вы же прекрасно знаете, не так-то просто скинуть потом перья и обратиться вновь в человека. Всякий, кто обернется бессловесной тварью, должен быть готов к худшему. Если только у него нет таких надежных друзей, как вы! — закончил он с несколько наигранным воодушевлением и воздел руки, протянув их врозь, — Золотинке и Поплеве, надежде своей и опоре.