Оризиан подумал, что вот и еще что-то прошло и исчезло. Пусть же эта ночь оставит о себе теплые воспоминания; пусть она принесет семена жизни. Так говорил отец в канун Рождения Зимы. Сколько себя помнил Оризиан, он произносил эти слова каждый год. Но на этот раз в воспоминаниях о Рождении Зимы ничего теплого не было. Никаких семян (во всяком случае, полезных) не посеяно в Замке Колглас. Если бы наступила весна, то она пришла бы в мир, измененный до неузнаваемости.
Снег превратился в порывы мокрой крупы. Они нашли заброшенный сарай и решили в нем немного отдохнуть. От крыши сооружения остался один каркас, прогнившие балки смотрелись как ребра какого-то полуразрушенного, ободранного водой скелета.
Ивен задремала, завернувшись в свою накидку. Рот поделился с Эньярой едой. Варрин прикладывал какое-то снадобье на все еще воспаленную татуировку сестры и что-то ей шептал, она отвечала тоже шепотом. Оризиан не мог сидеть на месте и вышел побродить вокруг сарая. Никаких признаков пожара или бури. Эта покинутая ферма, как и те, мимо которых они проходили по долине, погибла не из-за какой-то катастрофы, ее тоже убило забвение.
Он взобрался в пролом стены. Камни сплошь покрылись панцирем серо-зеленого лишайника. Оризиан потрогал его и почувствовал под пальцами плотную путаницу растений. Порыв ветра швырнул ему в лицо острую снежную крупу. Он поморщился и повернул голову назад.
Рот окликнул его:
— Держись в укрытии. Мы не знаем, не наблюдает ли кто-нибудь за нами.
Оризиан спрыгнул обратно и отошел от пролома, но что-то заставило его еще раз выглянуть наружу. И он увидел какие-то фигуры, стоявшие от него шагах в двадцати: кирининские воины молча пристально смотрели на него. Их лица были густо покрыты татуировкой, кин'тинами. Прошло несколько секунд, а они все так же неподвижно стояли, заносимые снегом. Потом из-за его плеча скользнул Варрин. Оризиан видел, как он о чем-то совещался с пришельцами.
— Что случилось? — за спиной Оризиана спросил Рот.
В ответ юноша только пожал плечами.
Через несколько минут группа воинов исчезла в чахлом кустарнике, и Варрин вернулся обратно. Он двигался целеустремленно, почти торопливо.
— Что нового? — поинтересовался Оризиан, но киринин, не обращая на него внимания, подошел к Эсс'ир и заговорил с ней на непонятном языке. При этом у обоих были очень выразительные лица. По мере разговора напряженность в глазах брата и сестры нарастала, и тон разговора становился все настойчивее. Ивен пошевелилась и начала прислушиваться, и чем дольше она слушала их спор, тем больше хмурилась.
Наконец Варрин с Эсс'ир пришли к какому-то решению и начали поспешно собираться в дорогу.
— А мы не можем дождаться лучшей погоды? — почти невинно спросила Эньяра.
Эсс'ир ответила:
— Нет. Теперь надо спешить.
— А что случилось? — поинтересовался Оризиан.
— Враг приближается.
Они еле догнали кирининов, которые уже довольно далеко отошли от сарая. Ивен оставалась задумчивой.
— Инкаллимы? — спросил Оризиан, но Ивен помотала головой.
— Кажется, в горах война. Не просто набег: судя по всему, на север пришли сотни Белых Сов. Никогда еще не слышала, чтобы так много их явилось в земли Лис. Они — не киринины с их сражениями, по крайней мере не эти киринины. Белые Совы всегда предпочитали подкрадываться небольшими группами.
— Значит, они пойдут этой дорогой?
— Возможно. Недалеко от Колдерва находится самый большой во'ан Лис. Если у Сов на уме кровь, то он им понадобится. При их натуре должен быть какой-то мощный толчок для того, чтобы столько их забралось так далеко. По мне, так это очень плохо пахнет. Как и все остальное. Если вы как можно скорее не окажетесь в лодке, плывущей на юг, вы можете вообще никуда не попасть.
Странная картина предстала перед ними, когда они, покружив в ольховых зарослях, вышли наконец к морю. Два совершенно разных поселения расположились по обеим сторонам широкого устья реки Дерв. На северном берегу хаотическая, беспорядочная путаница домов и лачуг, укрывшихся за наскоро вырытым рвом и валом: вольный город Дерв. На южном — во'ан с массой хижин и хаток, более крупных, чем ожидал Оризиан. На длинных столбах возвышался деревянный переход, соединявший два поселения через реку. Возможно, это было зрелище из прошлого, еще из времен, предшествовавших Войне Порочных, когда две расы объединяло много большее, чем только недоверие и горечь. За ветхими крышами Колдерва открывался долгожданный вид, и опять неожиданный: в устье Дерва на якоре стоял прекрасный морской корабль с высокими мачтами.
Сирис, Избранная Хайфеста, провела пальцами по подолу простого коричневого платья. Опять он кое-где обтрепался. Нужно будет поскорее починить, как она делала не один уже раз. Немногие из на'киримов поскупились бы на новое платье для Избранной, но Сирис считала, что должна подавать пример неприхотливости. Тан Килкри-Хейг до сих пор ежегодно присылал щедрые дары в виде монет, а других, более скромных, подарков обычно можно было ждать от Кеннета нан Ланнис-Хейг — заслуга Иньюрена, конечно, — и еще одного-двух правителей северных приграничных земель Тарал-Хейгов. Все это, однако, уходило на питание и материалы, необходимые для грандиозных задач по составлению и переписыванию летописей. На всякую роскошь, вроде новых одежд, почти ничего не оставалось. Когда Килкри стояли выше всех остальных Кровей, было легче. С некоторых пор Ленор ок Килкри-Хейг вынужден был отсылать все возраставшую десятину на юг, в Веймаут: он не экономил на тайных трудах в Хайфесте, но у него самого было мало.
Избранная выпустила из пальцев подол. Она не могла допустить, чтобы праздные мысли надолго отвлекали ее от размышлений о насущных потребностях. Сирис осторожно потянулась к Доле и позволила потоку ощущений слиться с потоками Доли. Вскоре она почувствовала присутствие тех, кого искала: в башне замка, в смежной с ее палатой комнате собралось тайное совещание, Конклав.
Ей эта встреча удовольствия не доставляла. За пределами Хайфеста было неспокойно, люди стали раздражительными и много спорили. В последние дни появилось слишком много слухов. Может быть, хотя бы с этим собрание покончит.
Она надела на шею почетную цепь. Очень простую цепь из неокрашенных железных звеньев, как приличествовало тому, что было символом скорее зависимости, чем величия. Тот, кто избирался в качестве главы Конклава, только тем стоял выше остальных, что ответственность за хранение Хайфеста и накопленной в нем мудрости ложилось на плечи Избранного еще более тяжким бременем. Сирис очень уставала от бремени цепи, и никогда не носила ее, кроме особо официальных случаев вроде этого.
Тихая беседа оборвалась, когда она вошла в палату, назначенную для собрания. Все взгляды оборотились на нее. Она улыбнулась более решительно, чем намеревалась. Кроме нее, присутствовали еще пять на'киримов. Большинство из них она называла друзьями, но это ничуть не ослабляло напряженности, которая чувствовалась в палате. Сирис заняла свое место во главе стола и налила себе в чашу воды. Ей пододвинули тарелку с крупно нарезанным хлебом. Она отломила кусочек и проглотила. Маленький ритуал возник два с половиной века назад, в первые дни возникновения в Хайфесте Конклава: тогда еще нужно было утолять голод и жажду, чтобы их муки не отвлекали от обсуждений. В последние дни у нее совсем пропал аппетит, но традиции следовало уважать.
— Все наелись и напились? — спросила она. Каждый член совета либо кивнул, либо что-нибудь пробормотал. — Тогда давайте начнем.
Она повернулась к старому, хрупкому на вид мужчине, сидевшему возле нее. У него были длинные белые волосы и почти целиком застланные пеленой глаза. Кожа на его лице вся покрылась сеткой тончайших морщин. Олину было уже за сто — пожилой возраст даже по меркам долго живущих на'киримов, — и Сирис не знала, стоит ли затруднять его изложением плохих новостей. Однако если тело и подводило старика, то рассудок его и воля были так же сильны, как всегда. Он сам пожелал присутствовать на Конклаве, о чем он и шепнул Сирис на ухо два дня назад.