— Еще ничего не кончилось, — сказал Тейм.
— Нет? — вскричал Рорик. Он повернулся от окна и гневно уставился на Тейма. Впрочем, это длилось всего мгновение. При виде лица Тейма, гнев его сразу утих. Он только покачал головой.
— Значит, у нас еще будет шанс поквитаться за то, что произошло, — ровным тоном продолжал Тейм.
— Может быть, — пробормотал Наследник Крови Килкри-Хейг. — Может быть.
— Я завтра уезжаю в Гласбридж. Мне хотелось перед отъездом повидать тебя, чтобы принести свои соболезнования и пожелать всего хорошего.
— Извините за вторжение, — донесся тихий голос, удививший их обоих.
У двери стояла Илэсса, мать Рорика. Она смотрела на сына, и на лице у нее была ужасная боль. Тейм понял, что она боится за Рорика.
— Здесь находится кое-кто, кого вы захотели бы увидеть, Тейм Нарран. Не пойдете ли со мной? — спросила Илэсса.
Тейм взглянул на Рорика, но молодой человек уже отвернулся, словно ему было стыдно встречаться с внимательным материнским взглядом. С тяжелым сердцем Тейм следовал за Илэссой по винтовой лестнице в центре Башни Тронов.
— В гавань пришли корабли, — на ходу объясняла Илэсса. — Они бежали из Гласбриджа. Он пал, Тейм. Разрушен.
Нарран не сдержал короткого стона.
— Хотя не все так плохо на сегодня, — быстро добавила Илэсса. — Сюда, входите.
Она довела его до двери, но сама не вошла. Он даже немного удивился почему, но потом его глаза наткнулись на единственного обитателя комнаты. У стола сидела хрупкая женщина. При виде ее у Тейма перехватило дыхание, и в голове сразу стало пусто. Все переполнявшие его мысли куда-то исчезли. А когда она поднялась из-за стола, чтобы обнять его, у него чуть не брызнули слезы.
— Я боялся за тебя. — Он крепко прижал женщину к себе и почувствовал ее руки на своей талии. Среди полного мрака наконец-то появились свет и надежда. Он больше ничего не мог, только прижимал ее к груди.
— И я за тебя, — задыхаясь, ответила Джэен. — На этот раз ты слишком надолго ушел.
— Да, очень надолго.
И некоторое время он вообще не мог говорить.
Потом она рассказала ему о конце Гласбриджа. О том, как тихим туманным утром с севера накатил дикий поток. Глас превратился в огромную стену воды, с ревом несущейся по долине. Онемел воинский лагерь у северных ворот, унося на своей спине груз в виде трупов людей и лошадей. Поток наваливался на деревянные заборы и мосты, колотил по ним деревьями, валунами, трупами и уносился дальше. Вода накатывала валами, бурлила и пенилась, пока не наткнулась на огромный дубовый частокол, но стена, защищавшая Гласбридж с севера, очень быстро была разбита и тоже унесена к морю. Половодье промчалось по центру города. И наконец около полудня затрещал и со стоном обрушился в пенные воды каменный мост, стоявший в устье Гласа еще со времен Королевства Эйгл.
Потом потянулись часы сплошного хаоса, шума, страха и гнева. А в сумерках вслед за потоком накатила армия Темного Пути, и больше ничего, кроме страха, не осталось.
Жена Тейма и дочь с мужем с большим трудом добрались до порта и в сумасшедшей прибрежной сутолоке сумели купить места на небольшом рыболовном суденышке. Перегруженное испуганными людьми судно, сильно раскачиваясь, еле выбралось из устья. И вот, подплывая к Колгласу и оглянувшись назад, они увидели поднявшееся над горизонтом в ночное небо оранжевое зарево. Стало понятно, что их Гласбридж в огне.
Во время всего жуткого повествования Тейм чувствовал, как в его сердце растет не только тяжесть, но и облегчение. Жена и дочь избежали великой резни, поглотившей его родину; безнадежный мрак счел возможным позволить ему этот единственный лучик света. Когда той ночью, впервые за долгое время, они лежали в объятиях друг друга, он обнаружил, что еще способен, на некоторое время, поверить в святыню и найти убежище.
Позади домика Хаммарна на берегу сидели Ивен и Оризиан. На'кирим хворостинкой вычищала грязь из-под ногтей. Оризиан смотрел на корабль Эдрина Дилайна. Опускались сумерки, и факелы освещали нос корабля и корму. Свет факелов все время мерцал, как будто перед ними то и дело кто-то проходил.
Где-то прокричала невидимая морская птица. Оризиан не слышал в Колгласе такого крика. И небольшие лодки, лежавшие на тине, выброшенной морем, и ветхие пирсы, к которым они были привязаны, имели самый заброшенный вид.
Оризиан сказал:
— Эсс'ир так еще и не появлялась. И Варрин. Я думал, что они нас уже найдут.
— Сейчас, когда в их землях бесчинствуют Белые Совы, а может быть, и Темный Путь, у них могут быть собственные проблемы. Во всяком случае, если они до сих пор не появились, то утром еще будет достаточно времени. Ты говорил, что парусник отплывет после полудня?
Оризиан кивнул. Ивен с еще большим усердием занялась ногтями. Ей явно было что сказать, и он не долго дожидался, пока она выскажется.
— Ты что-нибудь понимаешь в ценности для кирининов мертвых и места для смерти?
— Кое-что.
— Они чувствуют, что мертвые на них смотрят. Они приносят не успокоившимся мертвым жертвы в виде еды, чтобы те их не трогали. А еще у них есть ловцы душ, чтобы заманивать в ловушку тех, от кого они не могут отделаться. Тот ра'тин, который приняла Эсс'ир, это клятва, которая не может быть нарушена, потому что дается на пороге смерти. Если она не выполнит обещанного, то умерший не будет знать отдыха и так страшно разгневается, что не поможет никакая еда, никакое пение и барабанные дроби. И не важно, как сильно он любил ее, когда был жив. Это — серьезное дело.
— И Варрин не одобряет, — пробормотал Оризиан.
— Да. Полагаю потому, что он прежде всего всегда не любил Иньюрена. Большинство кирининов думают о на'киримах не лучше, чем хуанины. Я подозреваю, что Варрин был… обеспокоен причастностью одного из на'киримов к его сестре.
— И все-таки он помогает ей сдержать обещание.
— Он ее любит. И она должна была в первую очередь любить Иньюрена, чтобы сделать это.
Ивен отбросила прутик и, вытянув руки, полюбовалась на ногти:
— Так что, как ты понимаешь, Эсс'ир умерла бы за тебя, если бы понадобилось, потому что обещала. И ни по какой другой причине. Здесь начало и конец того, что она пошла с тобой так далеко и до сих пор с тобой остается.
Оризиан напряженно глядел на на'кирима, а она делала вид, что ничего не замечает.
— Значит, только поэтому?
Ивен выразительно кивнула:
— Только поэтому. Но и этого достаточно, не так ли?
— Достаточно.
— Хорошо. Значит, завтра утром ты можешь распрощаться со всеми.
Оризиан и так прекрасно знал, что может больше никогда не увидеть Эсс'ир, как только Колдерв останется позади, и он солгал бы себе, если бы притворился, что эта мысль совсем его не занимает. Ее присутствие что-то пробуждало и поддерживало в самых глубинах его души, даже когда она держалась на расстоянии от него.
— Плохи их дела, если Белые Совы зашли так далеко? И Темный Путь? — спросил он.
Ивен сложила руки на коленях.
— Может быть. Клан Лис всегда был невелик. И воинов у них немного. Горожане могли бы им помочь, но колдервцам никогда не стоит верить. Они не того сорта люди, чтобы рисковать собой ради других. Хотя кто знает? Это только приверженцы Темного Пути считают, что будущее вырезано в камне.
Оризиан с неожиданной горечью пробормотал:
— Вот безумие. Ничего этого не случилось бы, если бы мы не пошли сюда.
Руки Ивен дернулись, как будто она хотела отмести подобные мысли, но слова так и замерли у нее на губах. Потом она сказала:
— Осторожнее. Сознание вины — опасная вещь. Кто бы ни был виноват, только не ты и не твоя сестра. Лисы и Белые Совы, Истинные Крови и Темный Путь: это все старые драки. Они начались задолго до твоего рождения. И скорее всего эти войны будут бушевать еще долго после того, как все мы умрем.
Слабый крик, донесшийся с талдиринского судна, заставил его поднять глаза, но он ничего не увидел. Уже совсем стемнело; корабельные факелы, казалось, горели ярче, чем обычно. На мгновение ему очень захотелось опять оказаться в Колгласе или Гласбридже и получить шанс сделать что-нибудь большее, чем просто удирать от врагов; а еще он боялся того, что может там найти, того, что из-за войны ему придется стать таном. Таном во время войны. Если бы не Сердечная Лихорадка, таном стал бы Фариль, а уж он-то не побоялся бы встретиться со всем этим лицом к лицу. И для Крови это было бы лучше.