– Мисс Айвз, – сказал продюсер. Он заглянул в записную книжку: – Митци.
То был не Шло. Она боялась, что Шло узнает записанный голос. И тогда ее карьера начнется и закончится этим собеседованием. То был конкурент Шло. Он кивнул ей на кресло напротив стола, а потом навис над ней, сев на край стола. Навис всем телом над ее лицом, придавил запахом накрахмаленной рубашки.
В тот день Митци прогуляла половину уроков в школе: пропустила контрольную по американской политике, лабораторную по языку и лекцию по введению во фракталы. И в автобусе она оказалась в школьной форме: в плиссированной твидовой юбочке в клетку, в блузке с короткими рукавами и воротничком а-ля Питер Пен, с двумя расстегнутыми верхними пуговками. Ступни ее навсегда запомнили туфли, высокие, не по размеру. Те, что остались от сбежавшей матери.
Ее усадили в низкое стильное кресло. Такое низкое, что до пола допёрднешь. Такое низкое, что юбка соскальзывала на талию, и приходилось наклоняться вперед, подтягивать оборку и зажимать ее коленями. Наклоняешься вперед, и воротничок расходится, а «не-Шло» заглядывает прямо под блузку. Дома, в спальне, одежда была совершенно обыкновенной – обычная школьная форма, тряпки для клуши; здесь же она словно исполняла стриптиз на видео под музыку. Кругом висели марокканские ковры и светильники из нержавейки. За стеклянной стеной виднелось здание «Нетфликса».
Его ширинка торчала как раз на уровне ее глаз, на расстоянии рукопожатия.
Момент был тот еще. Митци пришла сыграть в игру, правил которой не знала. С собой девочка принесла кассетник с ДАТ, перемотала к нужному моменту. Она подготовилась: обработала звук, сделала понасыщенней и слушала, пока уже и сама не могла сказать, хорошо получилось или нет. Плеер поставила на пол у ног. Туалетная бумага в туфлях давила на пятки.
Галстук «не-Шло» служил указкой, полосатой стрелкой алого шелка, – от его лица прямо на ширинку. Усевшись на столе, мужчина мог и смотреть ей в лицо, и пялиться на любую часть тела. Заглядывать под юбку, под блузку. А Митци просто не могла смотреть – перед глазами торчал распухший стояк. Как маленькое пузо под пузом, набитое так же плотно, как ее туфли. Пряжка ремня совсем затерялась между свисающим пузом и торчащим стояком. Смотреть на все это было просто невозможно.
В этом была его суперсила.
Она подняла плеер на колени. Прикрылась им, как доспехом, как тяжелым электронным фиговым листком. Динамик прижала так, что рев должен пойти словно из ее утробы.
Прозвучал сиплый голос «не-Шло»»:
– И чем же вы собираетесь меня заинтересовать, юная особа?
Он поднял ладонь ко рту и вытер губы. Он сглотнул; жесткий кадык поднялся и опустился, узел галстука подпрыгнул. Сверкающий алый шелковый кадык.
Митци не попадала пальцами на нужные кнопки. Пленка заверещала на высокой скорости. Митци нажала кнопку перемотки и дождалась нужных цифр на счетчике. Следующий клиент ждал за дверью, голоса, доносившиеся оттуда, мешали, крали его внимание.
Беспомощная слабачка. У нее ничего не получилось. Никогда у нее ничего не получится.
А тело записывало все, тело превратилось в черный ящик пассажирского лайнера; самолет разбился, и никто не выжил.
Митци нажала кнопку.
Сначала зашипел фон. Затем прозвучало ее произведение.
Волна прокатилась не только по рукам и шее, волна захлестнула все тело. Когда раздался вопль, Митци словно стала проводником чего-то из потустороннего мира. Она создала нечто бессмертное, что не измеришь монетой. Такого не создать простому ремесленнику.
В этом была ее суперсила.
Раздался вопль, и все преобразилось. Продюсер пал. Его раззявленный рот беспомощно застыл в таком же вопле. Что, как не подражание, есть высшая оценка творчества? Как рыболовный крючок, звук впился в слушателя, погрузился и жалом, и бородкой, стал плотью жертвы. Звук овладел им, как паразит. Глаза «не-Шло» вылезли, пузо и стояк сжались, исчезли. Глаза и вылезли из орбит, и закрылись одновременно, будто слушатель испытал ту же боль, что и на записи. Челюсть вывернуло так, что подбородок врезался в горло, а самого его отбросило назад. Словно Митци выстрелила или саданула ножом, врезала ему наотмашь, прямо в стеклянную челюсть.
Даже когда вопль сменился шипением пленки, комната еще долго сотрясалась. Голоса за дверью смолкли. В тишине откуда-то издалека донеслись тихие и беспомощные слова незнакомца: «Это еще что за херня такая?»