Пока Фрида занималась всеобщим ужином, варя в котле трёх убитых сусликов, с какими-то травками хитрыми, я тем временем точил когти свои. Горыня улыбался как блаженный, поглядывая на меня как на дурачка. Я сначала их хотел обрезать ножом, но глянул на этот острый тесак, сразу передумал. Точно без пальцев останутся… Так что мне этот остроумный дал оселок, ну тем чем в наших деревнях косы точат, а тут, ножи и мечи. Сижу…, точу значить, чувствую к зорки утренней, управлюсь скоро. Фрида даже фыркнула глядя на эту процедуру.
Обычно мужики этим занимались только после славного похода на очередной выявленный прокол и охоты на нечисть чёрную, вернувшись в родовое поселения, живыми да здоровыми, к семьям своим. Ну, вроде там, хлеб, соль, банька, хорошо протопленная, мед сладкий да хмельной, деток потискать, да жёнку на ночь глядя согреть надо. А то серчают они в разлуки долгой, без мужиков своих. Грусть тоска их изнутри поедает. Ну а на следующий день, все вмести ходили к кузницу, вроде праздника у них. Вернулся мужик, уже хорошо…, а полностью целый, воздай хвалу. Кузнец мастер на все руки в деревни. И подкову прокуют если надо, и скотине копыта обрежет лишние, ну и за одно, мужикам нашим ногти на ногах обкромсает, а кому и подпилит чуток. Вот такой вот салон красоты у пращуров наших. Все при своём деле! Я бы сказал клуб по интересом…
— Сергей…, – рядом присела эта лиса, — а как у вас девицы ногти обрезают? — Фрида помешивала в котле, жирные куски, мяса суслика.
— Да так… — я стал показывать на своих руках. — Ножницы у них есть специальные для этого. Вот такие маленькие, в пол ладони твоей, вроде как у кузница, или щипцы, только крохотные. Тут ноготок подрежут, — я взял её руку и пояснял на пальцах, — тут вот заусеница болезненная. Вот это можно убрать ненужное, — я показывал на кутикулы, — ну а потом они их для пущай красоты, красят в цвет диковинный, алый, или сини, как сердцу угодно… – Вижу…, зря я всё это ей рассказал. По-моему думаю, я в этом мире себе всю жизнь испортил. Всё трындец, не отцепится теперь, не зря же ей прозвище дали Репей.
– Как лютики? – смотрит на мена преданными глазами.
– Ага… – киваю, – как Лютики. Или как синие море. Можно цветом морозной рябины, словно кровь. – Её зрачки расширились как у кошки голодной при виде жирного карася. Я не выдержал, и немного напел старую советскую песенку.
Ромашки спрятались, поникли лютики,
Когда застыла я от горьких слов.
Зачем вы, девочки, красивых любите,
Непостоянная у них любовь...
Всё вижу…, девка моя. Ваня…, я ваша на веки! Только стала, оглядываясь по сторонам, кому бы кровушку пустить, на краску, для коготков своих. Бедный суслик, или кто там следующий... А для меня плюс один. Теперь я её самый лучший друг на белом свети. Пусть только Гараун попробует меня обидеть… Она ему жопу на британский флаг своими самураями располосует. Ещё бы нашего богатыря расположить к себе. С этим труднее. Русы они такие…, хмурые, и чем ты больше балаболишь, тем меньше тебе веры. А я долго молчать не могу. Мне всё неймется... Только делом, больше не как. Видно это врождённое… Эх…, горемыка я горемыка… Как жрать то охота...
Я кушал руками…, нож только для меня был помеха. Хватал куски суслика жирными пальцами, впиваясь в него своими клыками, как тот дикий зверь, прихлёбывая горячий юшкой, смачно обсасывая белые косточки. Ещё немного и зарычу… Вкуснотища! Хлебушка бы сейчас. Но и так не плохо! Ох и наваристый бульон получился! Жирный конечно, как бы не пронесло… Всё больше не могу! Я откинулся на зелёную травку. В желудки стала разливаться приятное тепло, провоцируя меня на дремоту. Как спать охота…
— Колдун…, колдун Гей, вставай… — донеслось от куда-то из глубины моего сознания, бесцеремонно вырывая меня из моих сновидений, в котором я находился в городе Санкт-Петербурге. Меня аккуратно толкнули в плечо.
— Твоё время стеречь пришло... –
Я приподнялся на локти и огляделся. Тёмная ночь. Передо мной стоял Горыня.
— Спать охота… — он зевнул и улёгся на расстеленный, на земле рядом с Фридой плащ и сразу же захрапел. Вот, Илюша даёт! Я потянулся и стал подыматься, время вижу…, ближе к утру подходит. Время Нави. Фрида то же спала, скрутившись калачикам, как кошка, поджав под себя ноги, только волосы рассыпались веером, по её красивому лицу, спасая его от надоедливых комаров. Замаялась она с нами мужиками, всё же девушка. Я зевнул и потянулся до хруста костей. Три раза присел, разгоняя по телу густую кровь. На больше меня не хватило. Не люблю спорт. Я слишком ленивый для этого благородного дела. Для меня лень, это мой двигатель прогресса, что я только не придумывал в своей жизни, лишь бы не чего в ней не делать. Одним словом, первый на деревни бездельник. Яркие звёзды раскидало бисером по чёрному вороному небу. Вон, вижу, и Маленькая Медведица смотрит на меня, улыбается. Да и большая Мать, не далеко расположилась от своего медвежонка. Земля… Северное её полушария, это точно. Я подкинул в небольшой костёр дров. А вообще, что я так раз переживался? Книги прочтёшь…, других вон в жопу какую забрасывает. А я на земле… А сверчки как стрекочут в степи, дух захватывает. Ночь стояла тёплая и душистая, насыщенная луговыми цветущими травами. Чабрец зацвёл. На правой стороне, не большой речки, её края пологого, прячась в траве-мураве, расположились светлячки, словно тысяча зелёных глаз, которые украдкой на тебя созерцают. Завораживает… Даже жутковато немного. Я ещё раз оглядел спящих товарищей и присел недалеко на травку, поджав под себя удобно ноги, пялясь, в страшный густой лес Мюрквида. Раз сказали бдить: я и бдю. Град всегда старался дежурить вместо меня. Я вздохнул. Как они там? Мы когда шли по дремучим лесам, пробираясь по горному хребту Урала, часто вот так, сидя у жаркого костра беседовали. Он много знал и рассказывал нам интересные жизненные истории, и не очень… Бывала и до боли трагичные. Эх… я сильно привязался к этому пожилому тёмному. Похоже как к своему деду Ивану.
— Помню самую долгую и страшную в моей жизни ночь Карачуна. — леший, не отрываясь, смотрел на лениво пляшущие жёлтые языки пламени. — День зимнего солнцестояния. — На мгновения он замер, словно вспоминая былое.
— Сорок первый. Декабря. Московская область. Деревня Большие Пески.
Нас было сформировано тринадцать диверсионных групп, для уничтожения немецких демонов-поводырей. Тринадцать групп... по тринадцать живых… — Градомир тяжело вздохнул и по привычки хотел пригладить свою гордость, заплетённую под хищной пастью, покрытую серебреной проседью бороду, которая так случайно сгорела. Конечно не без моей помощи. «Я же не знал, что борода и усы у леших отрастают пять долгих лет!»