— На себе не показывают… — тут же постарался вставить слово старшего по ряду молодой князь Олег, тем самым упрекая в неразумном поведении своего боевого товарища.
— Фу, фу, фу! — Горыня запыхтел загнанной лошадью, пошаркал ладошками по своей кольчуге, стряхивая невидимые титьки куда-то себе под ноги в мокрый лесной мох, и тут же три раза сплюнул через левое плечо. — Чур меня, чур! А то вдруг вырастут… — добрый молодец постучал костяшками кулака по дереву и заулыбался, вроде дитя малого, бестолкового, покосился в сторону боевой подруги хитрым котом, который уже побывал в погребе у своей глупой хозяйки, и невинно ей улыбнулся: хотя и зря, ночь на дворе тёмная, хоть глаз выколи, ничего дальше вершка не было видно.
Олег усмехнулся в молодой, недавно отращенный ус, хоть и ночь стояла страшная и непроглядная, но поддержать разговор друзей, этой вечно грызущийся между собой пары, своего добродушного друга Горьки и зеленоглазой арийской фурии Фриды, это святое дело, а то чувствовали они себя в этой страшной глухомани беспокойно, вот и веселились, поддерживая друг друга как могли.
— Вот тебе, Горыня, гадость сказать, что кобелю забор обоссать, только ногу в нужном месте для непотребства успеть бы поднять. Они, что, у меня должны быть как у твоей бабки Агафьи козы?! Торчать в разные стороны? — Фрида поджала тонкие девичьи губы и отвернулась от него, показывая своё отношения к бесчувственному деревянному чурбану. — Да твоими дланями только у коровы вымя мять... — не удержалась она от едкого словца в сторону товарища. — Только козьи сиськи и щупал в жизни...
— Ну ладно тебе хныкать, — уже более миролюбиво ответил тот, пойдя на попятную, здоровяк почувствовал, что перегибает палку, — все и так знают, что батя у тебя мужик суровый, — Горыня постарался незаметно съехать с этой для всех баб болезненной темы.
— А правда молва людская по земле ковром стелется, что Люд, оставшись один в лесу без оружия, порвал голыми руками стаю волколаков?.. — он постарался рассмотреть в темноте молодицу, ёрзая на трухлявом пеньке, пытаясь в это самое время хоть как-то увернуться от холодных струй дождя, которые всё время норовили скользнуть вертким ужом за шиворот его кольчуги, чем отвлёк молодицу от пасмурных мыслей.
— Ну не всю стаю… — задумалась она. — Но двум голову перегрыз точно, да и с ножом он был. Кто же в лес без ножа ходит? — не поворачивая головы, отозвалась обиженная и ущемлённая в своей девичьей гордости арийка. — Сама видела, когда в дом эту гадость на себе из леса принёс. Мерзость-то какая! Если б кто из баб соседских увидел их, так сразу бы сарафан пришлось менять. Тьфу… — Фриду передернуло только от одних воспоминаний, и она сплюнула куда-то под ноги богатырю в дремучий замшелый мох.
— Как же это… — удивился молодой князь. — Разве так бывает, чтобы Люд в лесу бродил без своего оружия? Я слышал, он даже спит с ним и по нужде с мечом своим ходит... — и Олег вопросительно вскинул брови, почесал редкую поросль на своём подбородке, покачивая своей головой в недоумении.
— Ну, в общем, твоя правда, Олег, он и спит с ним и даже ест им, и по нужде в лес ходит, — она пожала своими плечами так просто, неудивительно, видимо, и сама с ними спит, нежно обнимая два тонких калёных брата, и по нужде с ними ходит.
Молодица, размяв свои ноги, присела на корточки, покрывая себя круглым щитом.
— А что тут такого? — удивлённо хмыкнула она. — Люд за грибами в лес всегда без оружия ходит, — она нахмурилась грозовой тучей, чувствуя на лицах этих двух оболтусов ехидные улыбки, скалятся, небось, во весь свой рот.
Друзья молча переглянулись, пытаясь каждый представить Люда, мирно бредущего по красочному осеннему лесу с огромной корзиной в руках, полной грибов, в белой льняной рубахе навыпуск, да подпоясанного красным пояском. Раз лисичка, два лисичка, а вот и куст зрелой ягоды малины...
И этого одержимого кровью ария, закалённого в тысяче схваток с порождениями тёмного мира, которому на мечах в этом мире равного просто нет и никогда на Мидгарде не было, который при виде ночной твари впадал в боевое беспамятство, сметая всё на своём пути, словно он своим клинком хворост рубил. Арий всегда терял свой рассудок во время очередной драки, рвал демонов своими зубами, разрывая их плоть на мелкие куски, вгрызаясь ими в ещё тёплое живое тело, только бы руки дотянулись до демона Пекла, беспощадно выжигая всю нечисть в округе своей одержимостью и калёной сталью.
Где-то в стороне, соглашаясь с этим, жутко заголосил сам Стрибог, ломая верхушки тысячелетних елей, которые всё ещё помнят первых первопроходцев этих таёжных и необжитых человеком земель великих ассов.
— Отец говорит, грибы собирать — это вам не тварей рубать… — Фрида шмыгнула как-то по-детски своим носом, поджав под себя белые девичьи ноги, сразу превращаясь в беззащитное человеческое дитя. — Тут лес ведать надо… Слышать его, и терпения должно у тебя быть, словно ты един с ним, — девушка, видно, с головой окунулась в свои детские воспоминания. — Он всегда так старается отдохнуть в свободное от службы время. Да я и сама часто с ним и мамой, ещё совсем сопливой девчонкой, в лес за грибами бегала, как хвостик за ними увяжусь, — она судорожно вздохнула и замолчала, только порыв ветра согласился с её словами и стал с пущей силой завывать, оплакивая безвинно загубленные человеческие жизни в этом жестоком и удаленном от Сварожьего круга мире.
Все знали и слышали страшную историю гибели матери Фриды от тёмной твари Пекла, которая вышла в вечерних сумерках из Нави, сделав прокол в Явь, и ради своей забавы ничего не подозревающую женщину, занимающуюся полосканием белья на речке, просто взяла и разрезала на куски, наслаждаясь своим деянием.
Как дикая кошка, которая игралась с беззащитной мышкой, подкидывала её над собой в небо, а потом ловила и прикусывала для пущего крику, пока жертва не угасла от потери крови и истощения своих жизненных сил.
Демоническая тварь была довольно сильна, раз была одна без своего поводыря, которая смогла совершить прокол в мир Яви, практически, как говорят волхвы, полудемон, а значит, она была полуразумна.
Такая нечисть особенно опасна в вечерних сумерках, действуя на своих врожденных инстинктах заложенного в них самим Чернобогом, но своим скудным разумам прекрасно осознают, что это им нужно не для выживания, как хищникам земли или прочих миров, для них важны страдания жертвы, а это уже эмоции, наслаждения, неудержимая жажда убивать, ведомые тёмным азартом ночных порождений, абсолютно иной для нашего разумения вселенной.