— Да, так на чем я остановился?
— Вы увидали, что-то или, как подумали, вам привиделось. — Напомнил Антон Павлович.
— Да, так вот я об этом никому не говорил, до сегодняшнего дня. Даже не знаю Антон Палыч, не обессудьте, стоит вам говорить, но вы у нас человек ученый, может и разберетесь. Мне с моим умишкой не понять. Да и давно это было. Временами как вспоминаю, так уж и самому кажется, что все это сон.
Он почесал пальцем переносицу и продолжал.
— Нус, раздвинул я кусты и вижу её, бабку Олеси Настасью, в чем мать родила. Стоит по пояс в воде, волосы распущены, волнами черными все тело прикрывают. Вся изогнулась, руки к солнцу подняла, в небо смотрит, и губами шевелит. Я по началу убежать хотел, да потом любопытство пересилило. Присел в кустах. Хороша, глаз не отвести! Волосы, что шелк, блестят, переливаются всеми цветами радуги, ну что драгоценные каменья на солнце. Так и хотелось подойти, руками погладить. За руки уж не говорю, не мастер все это описывать. Это, батюшка, больше по вашей части. Но точно могу сказать, такие руки у рабочего люда не бывают, совсем не крестьянские руки. Но, то что произошло дальше, совсем меня повергло в шок. С перепугу даже креститься начал. Она стоит, как сейчас вижу…
Николай Петрович вскочил с кресла слишком уж прытко для его массивного тела, и, не замечая удивления на лице гостя, стал прохаживаться вокруг стола, жестикулируя руками. На лбу появились капельки пота, которые он и не пытался смахнуть разгоряченный своими воспоминаниями.
…— Руки подняты, голова запрокинута, широко открытыми глазами смотрит на солнце. Вы, голубчик, пытались когда-нибудь смотреть на солнце? Думаю, пытались. И у вас как у любого нормального человека не получалось, потому как это противоестественно. Дас, голубчик, это противоестественно, и не пытайтесь со мной спорить.
Но в своем порыве он даже не замечал, что с ним никто и не спорит. Складывалось впечатление, что все эти годы он наедине с собой до сих пор ведет спор, видел он это или нет.
— А она…! Вы понимаете, она смотрела! И я увидел, как лучи солнца начали приближаться к ее рукам, что огненные языки пламени. Сначала они коснулись ее пальцев, а потом стали все больше окутывать руки, плечи, голову, пока вся она не оказалась во власти солнечной стихии. Резь в глазах была невыносимой, слёзы струились ручьями залив все лицо. А я сидел на корточках, не в состоянии даже пошевелиться. Она, сплетенная лучами, словно живой светящийся факел замерла на месте. Свет струился в ней, вокруг замерло всё живое, птицы умолкли, на деревьях застыли как по команде листья, не было слышно плеска воды. Она стала единым целым с природой, казалось, они слушают её. Я тогда подумал, простому человеку такое не подвластно. Чем тише становилось вокруг, тем громче внутри меня звучала музыка, пробуждала и затрагивала все уголки моей души. О, это была божественная музыка! Больше в своей жизни я ни разу её не слышал.
Антону Петровичу в голосе рассказчика почудились нотки сожаления о том, что больше ему не суждено этого услышать. А может и не показалось, а правда он об этом сожалеет. Немного помолчав, Николай Петрович продолжил свой рассказ, но уже без прежнего блеска в глазах и возбуждения, как будто вместе с музыкой ушло и все очарование его жизни.
— Очарованный всем увиденным, хотел убежать так же незаметно, как вдруг в голове у меня так тихо прозвучало: «Коля выходи, я знаю что ты там». Я вздрогнул, но голос продолжал звучать в голове…
Он оглянулся по сторонам, будто испугавшись, что их подслушают, близко наклонился к Антону Павловичу и зашептал:
— Она меня звала, вы понимаете, голубчик, меня, — ткнув себя указательным пальцем в грудь. — И я, как заколдованный, вышел из кустов, стал приближаться. Ноги мои дрожат, подкашиваются, дотронься кто-нибудь до меня в тот момент, точно с перепугу упал бы замертво. Но она стояла на берегу уже одетая, улыбалась, заплетая косу, пальцы так проворно бегали по волосам, что невольно залюбовался, подумал, как ловко управляется с этой копной, просто играючи. И тут она заговорила: «Что, Коленька, понравилось?» Я только и смог промямлить какое-то извинение, что, мол, случайно, не хотел, так уж получилось, что не бейте, я никому не скажу. В общем, не помню точно, что ей говорил, да это и не важно, она только засмеялась. А потом так в глаза пристально посмотрела да говорит: «Запомни, что на судьбе написано, то не изменить, тяжкий крест на твою долю выпал да на детей твоих. Начнётся гроза, не жди, семью бери да убегай, наживёшь еще на своем веку, а останешься на месте — без головы тебе быть, гнезду твоему отчему другая судьба выпадет». Потом погладила по голове, да проговорила, авось и пронесет гроза. Да, вот сколь лет прошло, а всё в толк взять не могу, о чем это она. Вот верите, вам рассказал, так гора с плеч.