Переведя дыхание, он снова продолжал говорить, отчаянно жестикулируя:
— А бабка-то какова, вы бы, мама, видели. Не испужалась, застыла словно столб соляной и не с места, тварь страшная к ней, а она … Ну я страху натерпелся, все, думаю, гаплык нам с бабкой пришел, аж глаза закрыл, а она …А я к бабке… Думал, помочь… А она меня так приложилась, что, когда в себя пришел, думал умер. Вот, мам, как было. Опосля этого и верь, что нет ни Бога, ни черта. Врут нам все, сам видел, есть. И тварь эту окаянную видел и слово божье слышал.
Соня понимала, что в такой ситуации парню нужно выговориться, поэтому молча внимательно слушала и не перебивала. Федор продолжал говорить, присев рядышком у ног Сони прямо на землю, склонив на колени тещи голову. Та тихо поглаживала его по голове словно маленького ребенка, успокаивая. Речь его становилась все тише и бессвязней, и через мгновение Федор уснул, забрав весь груз произошедших событий в свои сновидения.
Бабка, зайдя в сени, закрыла входную дверь на щеколду для пущего спокойствия, зная, как трудно оставаться в двух шагах и не войти в дом. Пройдя в светелку, окинула все строгим взглядом: натопленная печь, стоявшая рядом детская купель, наполненная на ширину ладони святой водой и выложенная травами так, как того требовалось для обряда, свечи, горевшие во всех углах светелки, расставленные в строгом порядке.
— Молодец, ничего не напутала, — удовлетворено себе под нос пробурчала старуха.
Не разматывая, она уложила ребенка прямо на алтарь перед горящими свечами. Те ярко вспыхнули и тут же недовольно зачадили. Не обращая внимания, бабка покряхтывая, опустилась на колени.
— Да уж, года не те, — подумалось не к месту, но она тут же отогнала невеселую мысль. Трижды наложив на себя крестное знамения и выспрашивая у высших сил твердости духа, принялась читать молитву. Над телом младенца появился сгусток черного тумана, который все больше уплотнялся и ширился в разные стороны. Смрад, исходивший из младенческого тела, становился невыносимым, забивал дыхание. Резь в глазах и текущие слезы застилали все вокруг. Плачь ребенка перешел в скулеж с завыванием, словно у раненого волка. Но бабка, не останавливаясь, продолжала на распев произносить молитву. Черный вязкий туман распространился по всей горнице, пытаясь дотянуться до старухи, но, приближаясь, снова откатывался, словно натыкался на невидимый барьер. Рык исходивший из гортани малышки, словно вой шакала все громче звенел в ушах. От напряжения тело вибрировало что натянутая струна, готовая в любой момент лопнуть. Ноги одеревенели. Все труднее и труднее было сдерживать барьер. Силы зла все с большей яростью накатывали на старую женщину. Все чаще отчаяние овладевало Олесей, заползая в самые глубокие уголки души. Сколько времени длилось противостояние, старуха не знала. В голове был полнейший хаос, только слова, слетавшие с губ, мерно продолжали звучать. Пот и слезы текли ручьем, застилая все вокруг. Напряжение переходило допустимые границы человеческого организма. Она почувствовала, как внутри взорвалась тысячи бомб.
— Это конец, — промелькнуло в опустошенной голове старухи, и она завалилась на бок.
Синай с холма наблюдала несущееся на всех парах небольшое облако. Через мгновение увидала двух сидящих богообразных старцев, о чем-то увлеченно спорящих. Да, это были Петр с Мефодием. Озабоченность на лицах и вид транспорта, выбранный путешественниками, говорил о многом. Еще задолго до прибытия Синай знала, почему эти двое, минуя все дипломатические каналы, решили прибыть в царство хаоса. Встретить старцев у границы своего владения девушка решила по двум причинам. Первая состояла в том, чтобы дорогие гости в назначенный час спокойно пересекли рубеж ее владений без проволочек и заминок. Другой причиной было время, а его-то у них практически не осталось. Зная, с какой сатанинской силой придется вступить в сражение (а ведь не обошлось и без помощи ее ненаглядной сестрицы Анис, помогающей тьме по своей прихоти), она не осталась сторонним наблюдателем, а кинулась на помощь. Понимая, что не спаси они сейчас тело Клеандры, тьма будет править еще много веков на земле. Синай стояла на холме и думала о сложившемся положении вещей, вглядывалась в горизонт, туда, где заканчивались владения рая, и начиналось государство Запределья — вотчина всемогущего бессмертного хаоса, ее отца, древнего правителя всех начал: небесного, земного и подземного мира. Он исток, творящий жизнь, и его же уничтожающий, то начало, в котором нет ни добра, ни зла, одно лишь равновесие.