Разведчик, дождавшись ее, полез в расщелину между мертвых тел. Прополз под чьей-то лапой в небольшой грот, освещая себе путь факелом.
Аверан полезла за ним. Передвигаться было нелегко — наступить на ногу чудовища, перебраться оттуда ему на голову, стараясь не обжечься факелом. И все время отгонять при этом мысль, что какая-то туша может сдвинуться или сползти, и тогда вся груда их обрушится на голову.
Габорн и Биннесман следовали за ней.
Разведчик добрался до места, отступил чуть в сторону и остановился. В замкнутом пространстве между телами сильнее чувствовался жар его факела, над которым вился дым. Аверан увидела голову опустошителя. И с трудом подавила крик.
«Это он!» — сразу же поняла девочка. Большую часть его тела скрывали четыре других мертвеца, лежащие сверху тела. Но возле морды торчала одна из лап, а между задних ног другого чудища выглядывала часть плеча.
По виду и размерам он был вылитый Пролагатель. Аверан закрыла глаза. То, что она помнила о нем, было воспоминаниями опустошителя. А они видели мир не так, как люди. Живое существо излучало для них голубое свечение. И сказать наверняка ей было трудно.
— Да, — дрогнувшим от страха и отвращения голосом произнесла Аверан. — Как будто он.
Насмотревшись сегодня на столько мертвых опустошителей, она не решалась высказаться более уверенно.
Под тяжестью верхней туши костная пластина на черепе Пролагателя слегка сдвинулась, и морда была перекошена.
— Если б его не раздавили так, я бы знала наверняка.
— А руна та самая? — спросил Габорн. Рисунок на плече опустошителя еще слабо светился в темноте.
— Не знаю, — призналась Аверан. — Опустошители же не различают цвета. Руны для них — это запахи, заклинания, написанные запахами.
Воспоминания, которыми обладала девочка, не сохранили очертаний, и сказать, та это руна или не та, она не могла.
Она долго еще разглядывала чудовище. В пещерке пахло только дымом. Будь у нее чутье, как у опустошителя, и доберись она до задних щупалец, ей сразу стало бы все ясно.
— Я не уверена до конца.
— А мозг есть будешь?
Аверан подняла на Габорна глаза. От страха у нее перехватило дыхание. Девочка с такой силой сжала кулаки, что ногти впились в ладони.
— Не знаю. А вдруг это не он?
— Но ведь он похож на того, кого мы ищем?
Аверан от страха замутило.
— Да, — сказала она. — Но я не могу… Габорн приподнял рукой ее подбородок и заглянул в глаза.
— Послушай, в твоей силе нуждается весь мир. Мы прогнали опустошителей со скалы, но уже надвигается новая угроза. Завтра в сражении погибнут люди, сотни, а то и тысячи. И опасность будет угрожать еще десяткам тысяч.
— Думаете, от этого мне станет легче? — спросила Аверан. — Я боюсь. В прошлый раз мне было так плохо…
— Мужчины всегда жертвуют своей жизнью, — сказал Габорн. — И не только на войне. Они отдают все силы, когда трудятся, чтобы прокормить своих жен и детей.
— Женщины тоже отдают все силы, — сказала Аверан, вспомнив о своей матери.
— Согласен, — кивнул Габорн. — Я прошу тебя сделать не больше того, что делает каждый человек — и мужчина, и женщина. Когда ты вырастешь, ты тоже должна будешь отдавать себя. Случается, что человек отдает всю свою жизнь в одно мгновение, но чаще всего он отдает ее понемногу в течение долгих лет. И мне нужно, чтобы ты стала взрослой прямо сейчас.
Биннесман обнял ее в утешение, чего Габорн сделать не мог. Он вынужден был требовать от нее исполнения ее долга.
— За последние два часа разведчики осмотрели почти всех мертвецов, — настойчиво сказал он. — Другого похожего среди них нет.
Аверан сглотнула комок в горле. Габорн просит ее всего лишь стать взрослой. А это случится с нею независимо от ее желания.
— Я буду есть.
И, дав согласие, она испытала облегчение. Есть мозг предстояло, в конце концов, один раз, последний.
Габорн глубоко вздохнул, встал на колени и крепко обнял ее.
— Благодарю тебя, — сказал он.
Габорн чувствовал полное изнеможение — не физическое, но умственное и моральное, словно кто-то высосал из него все силы вообще.
— Достаньте ей мозга, — сказал он разведчику. До «заветного треугольника» чудовища, по счастью, было легко добраться.
Затем он положил руку Биннесману на плечо и шепнул:
— Побудьте с нею. И помогите, чем сможете. Мне надо немного отдохнуть.
Он вернулся к своему коню и проскакал милю вдоль скалы на север, к упавшей статуе Мангана. Хроно последовал за ним.
Статуя при падении разбилась на мелкие куски. Спешившись, Габорн поднял осколок выщербленной временем головы и, держа его в руках, присел на камень.
На память о лорде Мангане людям осталось немногое — несколько изречений, эта статуя. О нем знали, что он построил здесь крепость больше тысячи лет назад. И не дал Мангане завоевать западную Мистаррию. Выиграл немало сражений. Погиб молодым от руки бесчестного врага. Через пятьдесят лет сын его заказал мастерам поставить в скалах статую отца. И сейчас Габорн с почтением держал в руках ее осколок, выветренный, шершавый камень, покрытый лишайником.
Габорн заметил падающую звезду и поднял взгляд. За последние три часа звезд упало, наверное, не меньше ста.
Габорн размышлял. Что-то менялось в мире. Опасность, угрожавшая раненым, которые спускались по реке Доннестгри вместе с отрядом его воинов, все возрастала.
Он уже лучше понимал свои ощущения. Порой он чувствовал опасность заранее. Порой предчувствие вспыхивало незадолго до удара. Разбираться во всем этом было все равно что смотреть в котелок с закипающей водой и пытаться определить, какой из пузырьков всплывет первым. Это больше походило на гадание, чем на расчет, и Габорн подозревал, что все меняется постоянно, в зависимости от шагов, которые предпринимали он и его враги.
Боринсону и Мирриме тоже угрожала неведомая, но страшная опасность. Он пытался их предупредить, но ничего не получалось. И неизвестно было, как долго он еще будет беспомощен. Неужели он наказан без прощения, навсегда? И Земля позволит его Избранным погибнуть? Или она все же вернет ему силы в час истинной нужды?