А потом я дам вам коня, и вы поедете вслед за королем. Не спешите, подумайте. Если вы хотите стать рыцарем и служить нашему лорду, можете взять и больше даров.
Кирка мало что понял из его предложения. Галлентайн употреблял слишком много непонятных слов, вроде «умственные способности».
– Я буду все помнить?
– Да, – сказал Галлентайн. – Вы сможете сами прятать свои деньги и находить их, когда пожелаете.
– И я запомню… как ехал на коне с королем?
– Вы еще помните это? Кирка закрыл глаза, представил.
– Ага.
– Тогда вы запомните это на всю жизнь, – пообещал управляющий.
Кирка так взволновался, что не мог слова сказать. Он только кивнул, но столь решительно, что Галлентайн улыбнулся.
– Очень хорошо, сэр, – сказал управляющий с искренним уважением.
И повел его к Способствующему. Они поднялись на самый верх башни Посвященных, где пришлось ждать некоторое время, пока Способствующий приготовится. Смотреть отсюда, из бойницы для лучников, вниз было все равно что смотреть с горы. На востоке в свете утреннего солнца сверкало озеро Доннестгри.
На волнах его качались тысячи судов – лодки с высокими носами, на которых перевозят товары, и плоты, связанные на скорую руку из бочек, накрытых сверху досками. Кирка помахал рукою, но никто ему не ответил.
– Вот бы мне поплавать на лодке, – сказал Кирка.
– Только не с этими бедолагами, – отвечал Галлентайн. – Все они больны. Король приказал вывезти их по реке в безопасное место. Здесь же вместо воздуха все еще заклятия горной колдуньи. И за ночь от них умерло очень много народу.
Кирка пригляделся повнимательнее и увидел, что плоты и лодки и в самом деле нагружены ранеными, пострадавшими от опустошителей и во время землетрясения. Все перевязанные, укрытые одеялами. Среди них были и дети, и седые старики. Кирке стало их жаль. Но прокатиться на лодке все равно хотелось.
Вскоре к ним вышли Способствующий с форсиблем и будущий Посвященный.
Способствующий приставил форсибль, железную палочку с клеймом, к груди юноши, который согласился стать Посвященным Кирки.
Потом он запел высоким птичьим голосом. Кирка даже заслушался, и отвлекли его только запах горящей плоти и страдальческий вскрик Посвященного.
Способствующий помахал форсиблем. От дара ума исходила полоска света, повисавшая в воздухе, словно огненная змейка. Затем, продолжая распевать тонким голосом, Способствующий прижал форсибль к руке Кирки.
Кирке сделалось вдруг так хорошо, как не было никогда в жизни. Форсибль обжег руку, в голове его что-то вспыхнуло, и вся она как будто наполнилась изнутри светом. В тот же самый момент он увидел, как потускнели глаза Посвященного. Юноша уставился на него с открытым ртом, похожим на дверь, распахнутую в пустую комнату.
И все это Кирка действительно запомнил на всю жизнь.
ГЛАВА 20
НЕВИДАННЫЕ ДРАГОЦЕННОСТИ
Кости опустошителей стали излюбленным трофеем рофехаванских воинов еще во времена короля Харилла, и купцы прозвали их «опустошительским хрусталем». Лучшим украшением своею дома многие лорды считают прибитые над дверьми зубы, а то и целые черепа, а из обломков кости мастера выделывают кольца, браслеты и ожерелья.
Свежие кости и зубы прозрачны, как кварц, обычно имеют голубоватый или аквамариновый оттенок. Порой примеси придают им молочный отлив, и кажется, будто внутри выписан образ дерева или какого-нибудь зверя. В отличие от кварца кость опустошителя приобретает через несколько десятилетий красновато-золотистый оттенок, а через двести-триста лет становится сочного красного цвета. Такие старые кости весьма ценятся в Индопале.
Ремесленники работают с ними, но работа их стоит очень дорого, поскольку взять кость опустошителя может только алмазный резец.
Миррима настояла на том, чтобы Боринсон хорошенько поел перед выездом из Балингтона. Лихорадка у него прошла, рана заживала быстро, но, не имея больше даров, он нуждался в еде и отдыхе, как и любой обычный человек.
Бальзам Биннесмана Миррима использовала не весь, и ей хватило еще раз натереть им плоть мужа, окунув руки в воду и начертив исцеляющие руны. Боринсон принимал ее помощь терпеливо.
На коже его не осталось и шрама, но полного восстановления все же не произошло. В мошонке была лишь малая толика жидкости и никаких яичек.
У хозяйки постоялого двора Миррима выпросила маленький горшочек и осторожно переложила в него остаток бальзама.
Потом они сели за стол. Но спокойно поесть не удалось. Служанка не сводила с ее мужа глаз, в окна и в дверь то и дело кто-нибудь заглядывал. После отъезда короля весь постоялый двор пришел в движение. Хозяйка, кухарка, конюхи и прочие работники немедленно собрались и занялись обсуждением последних – событий.
– Ну, видели нашу новую королеву? – сказала хозяйка. – Я и не знала, что у дочери Сильварресты такая темная кожа.
– Тайфанская кровь, – сказал конюх.
– Не знаю, не знаю, – отмахнулась хозяйка. – Но насчет его выбора будут много языками молоть. Она, конечно, похожа на индопалку, хотя, если вы меня спросите, от этого она выглядит экзотически.
– Самое слово, – сказал конюх, – экзотическая – это она и есть. Эта Иом Сильварреста не уродина, нисколько.
Хозяйка, у которой волосы были светлые, как солома, сказала:
– Однако есть о чем задуматься. Не выйдет ли из моды белая кожа?
Они обсуждали каждое слово, сказанное Иом и Габорном, и слышно их было так хорошо, словно комната хозяйки примыкала непосредственно к стене общей залы.
Вскоре на постоялый двор набежал народ – добрая половина деревни. И Миррима услышала, как кто-то из крестьян громко сказал:
– Говорят, тут одного рыцаря королевский чародей превратил из мерина в жеребца!
В зале сразу же наступила тишина. Потом собравшиеся начали хихикать и подталкивать друг друга локтями, бросая взгляды на Боринсона. Он делал вид, что не замечает, но лицо его побагровело. Весть о чудесном исцелении, будто бы совершенном Биннесманом, разлетелась с невероятной быстротой. На него украдкой пялились все. Словно ждали, что он сейчас прямо у них на глазах отрастит себе новый комплект мужских органов.
Затем вошла хозяйка и спросила:
– Желают ли сэр и мадам… э-э-э… отдельную комнату?
Боринсон наконец взорвался. И закричал:
– Зачем? Будет мне нужна случка, займусь этим на улице, как кобель, там уж всяко поменьше народу!
Посетители примолкли. Кое-кто начал пятиться поближе к стойке, опасаясь, как бы рыцарь не вытащил сгоряча оружие.
Боринсон отшвырнул кружку и выскочил на улицу, весь красный, не зная, куда девать глаза. Миррима тихо извинилась перед хозяйкой, положила на стол деньги и выбежала вслед за мужем.
Она радовалась, что не пришлось доедать завтрак.
Боринсон быстро вошел, почти вбежал, в конюшню. Начал седлать своего коня, большого, могучего, специальной породы, способного нести вес рыцаря в полных доспехах и вес собственной брони.
– Идиоты проклятые, – бормотал он, подтягивая подпругу.
Затем повернулся и посмотрел на жену, ожидая, пока та заберется в седло.
– Кричать на хозяйку было ни к чему, – сказала Миррима. – Она ничего дурного не имела в виду. Это маленькая деревушка. Приезд сюда Короля Земли – это величайшее событие со времен… да за все времена. Конечно, люди будут о нем говорить.
Лицо Боринсона так и горело от смущения. Он пробормотал:
– Эх-ой, даддли-ой! Как растут его орешки, не смешно ли, братец мой?
– Не поняла.
– Мои… моя беда станет темой для песен всех до единого менестрелей, – сказал он. – Сколько лет уже они поют эту проклятую балладу про меня и барона Полла.
И он был прав. Куда бы он сейчас ни отправился, его ожидало всеобщее внимание. Остановить слухи было невозможно. Оставалось только надеяться, что его не будут считать теперь лишь наполовину мужчиной.