Я могу лишь следовать собственному плану. В тысячный раз. Для фестиваля, который пройдет завтра, все уже готово, и я сделала столько шагов навстречу Скипу и его более грозной, чем он сам, матери, сколько могла.
Как только «Багряник» пройдет успешно, я наконец расслаблюсь и отосплюсь.
А потом наступит летний сезон, и для него у меня уже готов наполненный записями планировщик, припрятанный в моем кабинете.
Телефон заливается, словно колокольчик – это не звонок будильника, а рингтон – и я рывком сажусь на постели. Слишком рано для хороших новостей. Номер не определяется, но код местный. Наверное, мне звонят по поводу фестиваля.
– Надеюсь, я не разбудил тебя, Эмерсон, – слышу я голос, который совершенно не ожидала.
И тем более я не рассчитывала услышать его, когда я еще лежу в своей постели.
Скип.
Все внутри меня холодеет, но я беру себя в руки и улыбаюсь, глядя в стену. Я давно научилась этому трюку – так по телефону голос будет звучать бодро и весело.
– Ты все-таки решил открыть фестиваль? Я могу помочь тебе написать речи, если нужно…
– Я не собираюсь открывать фестиваль. – Мне не нравится его тон. Он продолжает: – Как мэр нашего города я обязан рассказать тебе об одном слухе, который дошел до меня сегодня утром.
Холодок внутри грозит разрастись в настоящую панику, но я стараюсь говорить спокойно.
– Слух? Ты услышал его до пяти утра?
– Просто перешептывания о том, что нечто ужасное случилось с твоими драгоценными багряниками, что растут на погосте кладбища. Печально. Наверное, тебе лучше проверить самой.
– Что ты имеешь в виду?
– Если честно, я сам не знаю. Я просто услышал разговор, но я знал, что ты захочешь немедленно проверить сама.
Он говорит таким самодовольным тоном! Я соскакиваю с постели и накидываю первую попавшуюся одежду. Не хочу разбудить Джорджию. Она не жаворонок, к тому же я сама хочу все проверить, прежде чем втягивать остальных.
Я сбегаю по лестнице, и ум мой мечется. Наверняка, когда я приеду, ничего страшного там не будет. Или Скип вообще пошутил. Просто насмехается надо мной.
Уже у задней двери я заколебалась. Вдруг Скип хочет меня опозорить? Отомстить. Может, мне лучше подождать? Позвонить Зандеру и попросить его проверить багряники самому во время одной из своих паромных перевозок, а не пересекать реку самостоятельно? Я могу позвонить Джейкобу. Он живет на той стороне реки, где расположено кладбище, но я… не хочу ему звонить. Не тогда, когда я сама ни в чем не уверена.
Мне нравится, когда наше взаимодействие с Джейкобом строится на фактах, а не на чувствах.
К тому же все вышеперечисленные варианты заставят меня ждать какое-то время, а я не могу. Даже не знаю, способна ли я отложить проверку багряников. Я делаю глубокий вдох и понимаю, что я, черт возьми, готова ехать.
Если Скип решил устроить засаду, то насколько она может быть опасной? Возможно, мне будет стыдно, но Скип не понимает, что не так-то просто меня опозорить. Особенно тогда, когда я знаю, что права, и уж тем более тогда, когда я работаю на благо города. Однажды я даже нарядилась в костюм цыпленка и пришла на заседание городского совета. Вот насколько серьезно я отношусь к своим обязанностям.
И кстати, возможно, если Скип нанесет мне ответный удар, он почувствует себя лучше и оставит меня и мои идеи в покое. И тогда это лучшее, что я могу сделать для фестиваля «Багряник».
Я оставляю Джорджии записку, что поехала на кладбище проверить багряники. Не объясняю почему. Потом я выскакиваю в заднюю дверь дома. Твердым шагом иду через двор по направлению к набережной реки. Двор представляет собой крутой холм, и мы с Джорджией решили позволить природе самой распорядиться ландшафтом. Я иду мимо обычных, ничем не примечательных багряников, что растут в старых частях штата Миссури. На них уже зародились первые почки. Иду мимо полян с высокой степной травой. Прохожу мимо гигантского старого тополя, на котором висит больше кристаллов Джорджии, чем раньше, и дохожу до лестницы, пристроенной к холму; она ведет от нашего заднего двора прямо к реке. Мой прапрапрапрадед установил ступеньки, чтобы спускаться по утрам к воде.
Когда я иду этим путем, мне нравится думать о прапрадеде, который спускается к великой реке Миссури, чтобы поприветствовать ее. Как делаю это я. Но мне намного меньше нравится семейная легенда о том, что он проснулся однажды ночью, спустился, сам не понимая почему по этим ступеням, и утопился.
Спустившись к реке, я вздрагиваю. Джорджия назвала бы это памятью поколений. А я называю это гипертрофированным воображением, которое было подстегнуто стрессом от разговора со Скипом.