В западной Шотландии города долгое время отсутствовали по ряду причин. Сказались и скудость ресурсов, и невысокая плотность населения, и господство натурального хозяйства, и удаленность от европейских торговых путей. Тем важнее были немногие бурги, основанные короной для управления гэльскими областями. На юго-западе Уигтон был призван держать в покорности неспокойное лордство Гэллоуэй. Далее на север грозные крепости Дамбартон и Инвернесс словно клещами охватывали Нагорье. Первый стал коронным бургом в 1222 г., второй — уже в середине XII в. и с тех пор считается столицей Хайлендс.{273} Еще западнее королевский замок Тарберт охранял узкий перешеек между полуостровом Кинтайр и Нэпдейлом. В 1320-х гг. Роберт I возвел Тарберт в ранг королевского бурга и порта.
Для привлечения жителей в свои бурги король или другой сеньор предлагали благоприятные условия, в первую очередь защиту и покровительство, что обеспечивалось непременным наличием замка. Но это влекло и обратную обязанность: самим заботиться о своей безопасности. Правда, обычный для Англии побор на содержание городских стен (murage) не был принят в Шотландии. В XIII в. каменные стены опоясывали только Перт, прочие города были окружены лишь валом, рвом и частоколом, да и то не всегда. Города Шотландии, не исключая и ведущих (Берик, Перт, Эдинбург, Эбердин, Данди), имели весьма скромные размеры: даже в конце XIII в. население первого из них, Берика, оценивается примерно в 1500 человек.{274} После его захвата англичанами первенство перешло к Эдинбургу, где в XIV в. было около четырехсот домов и, возможно, до трех тысяч жителей; известный франко-фламандский хронист Фруассар описывает его как шотландский Париж, хотя величиной он был скорее сравним с родным для Фруассара Валансьеном.{275},[72] Вторым шел Эбердин (около 2000 человек), а большинство насчитывало лишь по несколько сотен.{276} К 1400 г. население одного Лондона (до 50 тысяч){277} почти равнялось всему городскому сословию Шотландии.
При устройстве на новом месте горожанам давалось право (kirset) безвозмездного проживания и пользования своими участками в течение одного года или более. В таких отдаленных и менее привлекательных для поселения местах, как Дамбартон и Дингуолл, срок «свободного сидения» доходил до пяти и даже десяти лет.{278} По прошествии года и одного дня ни один лорд не мог требовать возвращения своего бывшего держателя, перебравшегося в город, и крестьяне стекались туда со всей округи. Это удостоверяет правовая норма конца XII в., по которой крестьянин (rusticus), даже живший вне города, мог иметь в нем участок.{279} Сельские черты в облике бургов различимы в названиях улиц: Cowgate («коровья дорога») в Эдинбурге и др.
Число городских обитателей множилось не только за счет коренного населения, но и приезжих торговцев и ремесленников из Англии, Нидерландов, северной Франции, Германии, которые оседали в шотландских бургах и нередко оказывались в более почетном положении, чем местные уроженцы. Около 1144 г. одним из основателей церковного бурга Сент-Эндрюс был фламандец Майнард{280}, получивший в нем сразу три участка и должность управляющего (prepositus). В конце XII в. английский монах Уильям из Ньюборо заметил, что «города Шотландского королевства населены англичанами».{281} Действительно, своим успехом в Шотландии английская культура и язык (Scots) обязаны прежде всего городам, где они возобладали.