Она бросила на дочь острый взгляд, предваряя непременный вопрос.
– Не стану обманывать тебя и говорить, что любила его. Тогда – нет, просто чувствовала расположение и огромную благодарность, которую этот человек заслужил. Его родители были, конечно, в панике. Так я думаю. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Они погибли, бедные, в автомобильной катастрофе. Мы остались вдвоем с ним. И еще – ты. Я дала самой себе клятву быть ему хорошей, верной женой и перестать думать о Томасе. Но последнего выполнить не смогла. Только через много лет я поняла, что нет никакого греха в том, чтобы помнить первого человека, которого полюбила, и что память о нем вовсе не означает неверность мужу.
– Мужу да, но не отцу… – выговорила Шаннон омертвевшими губами. – Он всю мою жизнь был твоим мужем, но не моим отцом.
– Он был твоим отцом! – Впервые с начала этого долгого разговора – почти монолога – в голосе Аманды послышались повелительные нотки. – Не смей думать и говорить по-другому!
– Ты сама только что заговорила по-другому, – с горечью сказала Шаннон. – Открыла мне впервые такое…
– Он любил тебя, когда ты была еще вот здесь! – Слабым движением руки Аманда указала на свой живот. – Принял нас обеих без колебаний и сомнений. Без попреков или гордости за то, что совершил не совсем обычный поступок. – Сейчас она говорила быстрее, насколько позволяла усиливающаяся боль. Словно хотела обогнать ее. – Я уже сказала: меня мучило чувство стыда перед этим человеком, кто чуть ли не в один миг так круто изменил мою жизнь… Нашу с тобой жизнь… Стыда за то, что не могу ответить любовью на его любовь… Потом ты появилась на свет, и я увидела, как он был рад этому, как осторожно, с большой нежностью держал тебя в своих огромных неуклюжих руках, словно ты была сделана из стекла. Я увидела это, и во мне проснулась любовь. Я полюбила его, как только может женщина любить мужчину. И люблю. С того самого дня и до сих пор. Он твой отец. Он тот, кем хотел быть Томас, но не мог. И если мы о чем-то жалели с Колином, то лишь о том, что у нас больше не было детей, которые бы могли принести нам ту же радость, что и ты, Шаннон…
– Считаешь, мне легко принять все это? – В голосе Шаннон звучала злость, за которой она старалась скрыть истинные чувства: безграничную печаль и горе, охватившие душу. Женщина в постели на какое-то мгновение стала ей чужой, как, впрочем, и она самой себе. – Думаешь, это ничего не меняет в моей жизни?
– Думаю, тебе нужно время, чтобы понять и принять. Поверить, что мы оба любили тебя. Всегда.
Тихие слова матери потрясали сильнее грома. От ее привычного мира остались лишь руины. Все, чему она верила сама и говорила другим, все мысли, слова, поступки оказались фальшивыми, мнимыми. Невольный маскарад, нечаянное актерство.
– Принять?! – почти крикнула она. – Что ты переспала с женатым человеком, забеременела и потом выскочила замуж за первого встречного, лишь бы выкрутиться из положения, в какое попала! Принять обман и ложь, которыми ты окружила меня с рождения?!
– Твоя злость оправданна, – тихо сказала Аманда, нечеловеческим усилием подавляя в себе боль – телесную и душевную.
– Злость? Ты считаешь, то, что я услышала сейчас, может вызвать только такое примитивное чувство?! Господи, почему ты так поступила?! Как могла скрывать от меня все эти годы? Заставлять верить, что я та, кем никогда не была?!
– Ты всегда была и осталась самой собою, – с отчаянием прошептала Аманда. – Колин и я поступили так, как считали лучшим для тебя. Мы ждали… выбирали момент, чтобы сказать, и так и не собрались. Мы…
– Раздумывали, да? – Она еле сдерживалась, сама в ужасе от появившегося жестокого желания схватить за плечи это слабое, тщедушное существо и основательно потрясти его. – Как удобней – в среду или, может, в пятницу рассказать Шаннон, что она появилась на свет в результате малюсенькой ошибки, произошедшей на западном побережье Ирландии? Открыть эту пустую, ничего не значащую тайну или подождать еще немножко? Раздумывали!
– Только не ошибка! Никакая не ошибка! Наоборот, чудо! Диво! Черт возьми, Шаннон… я…
Она не договорила, страшная боль пронзила все тело, прервав дыхание, раздирая в клочья все внутри. В глазах потемнело.
Но она сумела почувствовать, как уверенная рука приподняла ей голову, на языке оказалась таблетка и кто-то голосом ее дочери, добрым и успокаивающим, проговорил:
– Выпей воды и проглоти. Вот так. Еще немного. А теперь ложись и закрой глаза.
– Шаннон!
Рука дочери была на ее руке, она ощутила легкое пожатие.
– Я здесь, мама. Здесь. Боль сейчас пройдет. Через минуту. А ты постарайся уснуть. Ладно?
Боль ослабевала, но, словно туман, нахлынуло бессилие, окутало все тело с головы до пят. «Опять не хватило времени, – подумала Аманда. – Почему всегда не хватает времени?»
– Постарайся не возненавидеть меня, – пробормотала она, исчезая в тумане. – Пожалуйста, не надо меня ненавидеть.
Шаннон долго еще сидела у постели матери, поглощенная собственной печалью, после того как та уснула.
Больше Аманда не проснулась.
Глава 2
Отделенная всей ширью океана от того места, где одна из дочерей Тома Конкеннана оплакивала смерть своей матери, другая его дочь радовалась рождению новой жизни.
Брианна Конкеннан Теин держала в объятиях свою новорожденную дочь и с изумлением вглядывалась в огромные голубые глаза с неправдоподобно длинными ресницами; рассматривала крошечные пальчики с такими же крошечными безупречной формы ноготочками, малюсенький ротик, который, она готова была поклясться чем угодно, был растянут в улыбке. Улыбке, адресованной ей, матери этого удивительного существа.
Всего час назад это свершилось, и она почти уже совсем забыла свои неимоверные усилия, боль и все страхи.
А теперь у нее ребенок.
– Она совсем настоящая, – с благоговением произнес Грейсон Теин, осторожно прикасаясь к щечке ребенка. – И она наша! – Больше он ничего не мог сказать от волнения. Кейла, его дочь Кейла! Такая маленькая, нежная. Такая беспомощная. Он ощутил комок в горле и судорожно сглотнул. – Как думаете, я понравлюсь ей?
Выглядывающая из-за его плеча свояченица хмыкнула:
– Будем надеяться. – Она обняла Грейсона за талию и наклонилась, чтобы лучше рассмотреть ребенка. – У нее будут волосы такого же цвета, как у тебя, Бри. Сейчас они темнее, но, ручаюсь, вскоре станут рыже-золотистые.
Брианна просияла: ей было приятно услышать это от своей сестры Мегги, Она погладила головку дочери, мягкую и податливую, как поверхность воды.
– Зато у нее мой подбородок, – сказал Грейсон Теин с надеждой, но не совсем уверенно,
– Как это типично для мужчины! – Мегги с улыбкой подмигнула своему мужу Рогану Суини, стоявшему тут же, по другую сторону больничной постели роженицы. – Женщина проходит через муки беременности: ее всю дорогу тошнит, у нее опухают ноги, она месяцами ходит вперевалку, как гусыня. Потом эти страшные родовые схватки…
– Не вспоминай! Хватит!
Грейсон содрогнулся, словно сам испытал все то, что перечислила Мегги. Возможно, Брианна уже забыла обо всем, через что прошла, но он не скоро забудет. Просто не сможет. Так он искренне полагал. Впечатления последних недель, и особенно сегодняшнего дня, будут жить в его мыслях и снах долгие годы.
Рождение… Как писатель он без особого труда мог припомнить однозначные слова: появление, возникновение. Но ни одно не в состоянии вобрать в себя все то, что произошло, что он увидел собственными глазами! Для этого нужен, вероятно, какой-то другой язык – более образный и точный.
Мегги нравился Грей, и, может быть, именно потому она не удержалась от того, чтобы еще немного поддразнить его, поиграть на нервах.
– Так сколько же часов продолжались схватки? – с серьезным видом спросила она. – Кажется, восемнадцать? Почти три рабочих дня, Бри. Я верно подсчитала?