– Мне лучше себя знать, – проворчала она, вырывая у него свою руку.
– О нет. Вас знают и многие другие. Те, кто умеет и хочет знать. – В голосе у него не было ни тени иронии. – Каждая ваша работа, когда окончена, кричит о своем создателе: «Она – такая! А не какая-нибудь иная!» Нужно лишь уметь слышать.
Ее поразили эти слова. Лишний раз она должна была признаться себе, что не вполне права, считая, что те, кто делает на искусстве деньги, ничего в нем не смыслят. Во всяком случае, Роган Суини, как видно, не из таких.
– И все же я несложный человек, – упрямо сказала она, – и предпочитаю таким оставаться. А теперь о другом. Если я соглашусь на ваше предложение, то поставлю свои условия.
Что ж, и все-таки она у него на крючке, он уже чувствовал это. Но понимал также, что самоуспокоенность – враг любых переговоров.
– Какие же? – спросил он с улыбкой.
– Никакой публичности, никакой рекламы, пока я сама не захочу этого. А я никогда не захочу, обещаю вам.
– Что ж, это придает нашим отношениям элемент тайны, не правда ли?
Если ему угодно так рассматривать это, то пусть. Его дело.
– И я не собираюсь появляться разодетой, как клоун, на ваших презентациях, или как они там называются.
– Надеюсь, если и появитесь, то будете одеты с присущим вам вкусом.
Это могло бы звучать как оскорбление. Впрочем, она не была уверена.
– И еще, не требуйте от меня, чтобы я была любезна с теми, с кем не хочу быть таковой!
– Буйный темперамент художника порою способствует лучшей продаже его произведений.
Опять что-то вроде насмешки? Она откинулась на стуле, скрестила руки.
– Никогда, слышите, никогда я не стану дублировать свои работы, а также делать что-то по заказу.
– Какая жалость! А мне уже хочется нарушить это условие и заказать вам семь слоников для этажерки.
У нее дрогнули губы, и затем она громко расхохоталась.
– Ладно, Роган. Вполне возможно, мы сумеем работать вместе. С чего начнем?
– Я составлю контракт. По которому Всемирная галерея в Дублине получает исключительные права на ваши работы.
Она сморщилась как от боли. Словно кто-то надумал отрезать кусок ее тела. Лучший кусок.
– Права касаются только того, что я захочу продать?
– Естественно.
Она перевела взгляд с лица Рогана на то, что виднелось за окном. Поля… И еще поля… Когда-то, очень, очень давно, они были неотъемлемой частью ее самой, как и ее искусство. Сейчас они стали просто частью пейзажа.
– Что еще? – удрученно спросила она. Он помолчал, прежде чем ответить. Какой у нее печальный вид. Словно потеряла что-то самое дорогое.
Ему захотелось ее утешить.
– Все это не изменит того, что вы делаете. Не изменит и вас как художника. Поверьте мне.
– Не знаю, – тихо ответила она. Встряхнув рыжей копной волос, она посмотрела на него. – Продолжайте. Что еще?
– Месяца через два я хочу сделать вашу выставку в Дублине. До этого мне нужно будет увидеть все ваши законченные работы и подготовить к перевозке морем. Также хочу, чтобы вы поставили меня в известность о работах, которые будут готовы в ближайшие недели. Мы определим их стоимость, а те предметы, что останутся после выставки, распределим по галереям в Дублине и другим местам. Она глубоко вздохнула.
– Согласна. Только прошу не называть мои работы предметами. Во всяком случае, в моем присутствии.
– Договорились. Вы, разумеется, получите полный список изделий, которые будут проданы. Можете, если захотите, сами выбрать то, что считаете нужным сфотографировать для нашего каталога. Или доверить это нам.
– Как и когда мне будут платить? – поинтересовалась вдруг она, не отвечая на его слова.
– Я могу заплатить вам сразу при покупке. Не дожидаясь, пока сумею продать. Потому что верю в вас.
Она не хотела показаться человеком, совсем не разбирающимся в практических делах, и потому спросила:
– А как вы будете продавать?
– Мы ставим на комиссию. И, если вещь продается, оставляем себе определенный процент с продажи.
Азартная игра, с горечью подумала она. Ставки, ажиотаж, проценты. Впрочем, в душе она была игроком. Как и ее отец.
– И сколько процентов вы берете? Заранее ожидая ее реакцию, он сказал, глядя ей прямо в лицо:
– Тридцать пять.
Она чуть не подавилась.
– Тридцать пять! Я вас правильно поняла? Да вы же настоящий грабитель с большой дороги! Разбойник! – Она снова вскочила с места, чуть не опрокинув стул. – Вы просто хищник, Роган Суини! Будьте вы трижды прокляты вместе с вашими процентами!
– Но я же несу все издержки. И, кроме того, рискую. – Он был само спокойствие. – Ваше дело – только работа.
– Только! Вы думаете, это так легко – просто сидишь на заднице и ждешь, когда снизойдет вдохновение? А потом – раз, два, и все! Ничего вы не понимаете! – Она опять заметалась по комнате – казалось, воздух вокруг нее свивается в вихри. – Повторяю вам, ничего не смейте продавать без моего согласия! Я не позволю торговать моей кровью, моим потом, моей душой! Вот! И вы получите пятнадцать процентов!
– – Я получу тридцать.
– Чума вас побери, Роган! Вы просто бандит!
Двадцать!
– Двадцать пять! – Она застыла с полуоткрытым ртом, он тоже поднялся и встал почти вплотную к ней. – Совет директоров Международной галереи в моем лице предлагает забирать у вас, мисс Маргарет Конкеннан, одну четверть вашей крови и пота. Это вас устраивает? Двадцать пять процентов.
– Четверть, – прошипела она со стиснутыми зубами. – Думаете, я стану благодарить? Вас, для кого искусство – средство наживы.
– И способ обеспечить художника, сделать его менее зависимым. Только подумайте, Мегги, ваши работы смогут увидеть в Нью-Йорке, в Риме, Париже. И все будут восторгаться. Слава!
– Ox, как вы хитры, Роган, сразу повернули от денег к славе. – Она язвительно усмехнулась и внезапно протянула ему руку. – К черту деньги и вас! Получайте свои двадцать пять процентов.
На столько он и рассчитывал с самого начала. Он взял протянутую руку, задержал в своей.
– Мы поладим с вами, Мегги, – примирительно сказал он. – Вот увидите.
А главное, что я смогу, думала она в эту самую минуту, поселить мать отдельно от Брианны. Ради этого стоит продать душу.
– Если мы поссоримся, Роган, – пригрозила она, – я заставлю вас заплатить за все. Не воображайте, что я совсем не от мира сего.
– С охотой иду на риск.
Ему нравился запах ее кожи, он опять поднес руку Мегги к губам, что заставило ее сердце забиться сильнее. Или это была невольная радость от состоявшегося соглашения? Почему он все время задерживает ее руку? Что у них, в Дублине, так принято?
– Если задумаете соблазнить меня, – весело сказала она вдруг, – приличней сделать это до того, как мы вступим в деловые отношения.
Ее слова не удивили его, но вызвали раздражение.
– Я предпочитаю не смешивать интимные отношения с деловыми, – сухо заметил он.
– Еще одно различие между нами, – парировала она. – Личное и профессиональное у меня всегда слиты воедино. И, когда наступает пора, они действуют совместно. Но она еще не наступила. Я говорю о поре. Я дам вам знать, когда это случится.
– Хотите поймать меня на крючок, Мегги? Она как бы всерьез задумалась над его словами. Потом озабоченно сказала:
– Нет, просто объясняю вам. А теперь пойдемте в мастерскую, и вы отберете то, что хотите отправить в Дублин. – Она сняла свою куртку с крючка на задней двери. – Не забудьте надеть пальто, чтобы не намочить ваш ослепительный костюм.
Некоторое время он смотрел на нее, раздумывая, не оскорбиться ли, но почему-то не хотелось. Не говоря ни слова, он повернулся на каблуках и вышел в гостиную за своим пальто.
Мегги не стала дожидаться и открыла дверь в сад. Моросящий дождь несколько охладил ее разгоряченную кровь. Удивительно, сказала она самой себе. Отчего ее так взбудоражил простой поцелуй руки? Да, следует признать, Роган Суини притягательный мужчина. Чересчур притягательный. Как удачно, что он живет в другом конце страны. Хотя, в общем-то, он не в ее вкусе.