– Не хватает еще, чтобы и ты грохнулась на пол, – говорит миссис Годдард. – Иди-ка лучше домой. Все равно занятия скоро закончатся. Вот здесь распишись и оставь лист на столе у двери. Кто уходит, не забывайте расписываться.
Мне не нужно повторять. Я беру ведомость, нахожу в рюкзаке ручку, печатными буквами вписываю свою фамилию, расписываюсь и убегаю. Ручка с ведомостью остается на столе.
Бреду по коридорам, выхожу во двор, иду к боковым воротам и наконец оставляю за спиной школьную территорию. Смотрю на часы. Почти без десяти три. Обычно занятия оканчиваются в три ровно. Сейчас мне нужно домой – перекусить, выпить чего-нибудь холодненького и просмотреть домашнее задание. В тридцать пять минут четвертого отец подъедет к дому, заберет меня и повезет на вечернюю тренировку. Пешком путь домой занимает двадцать пять минут. Я приду в пятнадцать минут четвертого, если только… Если только – что? Вдруг понимаю: у меня есть целых двадцать минут, которые можно потратить как угодно. Двадцать минут свободы. По спине ползут мурашки. От волнения. Чем же заняться?
Чувствую себя роботом, у которого включился запрограммированный маршрут. Он пролегает мимо стоянки подержанных машин, мимо магазинов. Возле пищевого банка[1] сворачиваю налево. Вот и мужская школа. У мальчишек занятия заканчиваются позже, но из ворот уже кто-то вышел. Высокий, крепко сбитый, с портфелем в руке. Парень оборачивается, замечает меня. Солнце отражается в толстых стеклах его очков, солидных, в роговой оправе. Лицо парня расплывается в широкой улыбке.
– Привет, Никола!
Слишком поздно. Теперь не свернешь и не сделаешь вид, будто я его не заметила.
– Здравствуй, Милтон.
Парень останавливается и ждет, пока я не подойду. Он живет на моей улице, наши дома почти рядом. На класс старше меня, однако мне он почему-то всегда кажется младше. Заметив его на улице, я стараюсь переждать, пока он не скроется из виду. В общем-то, парень как парень. Антипатии к нему я не питаю. В детстве он постоянно толкался у наших ворот. Играть один он не умел и всегда звал меня, а я никак не могла от него отвязаться.
– У нас последнего урока не было. Заставили делать домашнее задание, – докладывает он, думая, что мне это интересно. – Я справился раньше, и вот… А у тебя что?
– А у нас урок сорвался. В классе все девчонки в обморок попадали.
– Все-все? – удивляется Милтон.
– Человек шесть. Опрокидывались, как кегли. Остальных отпустили домой.
– Это почему же?
– У нас в классе жарче, чем во дворе. Вот они и не выдержали. Я думала, тоже грохнусь, но пронесло.
Рассказываю о чужих обмороках и чувствую, что у самой снова закружилась голова. В ушах шумит. Успокаиваю себя: это просто жара. У меня крепкое здоровье, и сознания я не потеряю. Милтону не легче. У него вспотел лоб и верхняя губа, кожа блестит, как золото, но он даже не подумал снять или хотя бы ослабить галстук. Манжеты его рубашки с длинными рукавами застегнуты и слегка высовываются из рукавов блейзера. От одного его вида мне становится еще жарче.
– Идиотизм какой-то, – заявляю я.
Мои слова можно отнести и к его одежде «по всей форме», и к обморокам в классе. Милтон выбирает второй вариант.
– Страшное зрелище. Похоже на железнодорожную катастрофу или что-то в этом роде. Тела валяются повсюду.
Я вспоминаю раскаленный класс и бледнею.
– Людям становится все хуже, – продолжает Милтон. – А потом возникает ощущение, что мир кружится, и невозможно перевести дыхание…
Я стою на месте, однако тротуар продолжает двигаться, поднимаясь и опускаясь под подошвами моих туфель. У меня подкашиваются ноги. Плюхаюсь на невысокую стенку, поверху которой идут перила.
– Наклонись и зажми голову между ногами. Я серьезно, Ник. Это поможет. Опусти голову и дыши медленно.
Я делаю так, как он говорит. Сердце бьется быстрее обычного, дыхание тоже учащенное. Надо успокоиться.
Применяю способ управления дыханием, которому научилась в бассейне. Прохладнее от него не становится, но страх погас. Тротуар остановился. Я знаю, что уже не упаду в обморок.
Милтон роется в своем рюкзаке.
– Вот, возьми, – предлагает он. – Холодная. Только что налил из кулера.
Я поднимаю голову. Милтон протягивает мне бутылку с водой. Снаружи она запотела. Откручиваю крышку и делаю большой глоток. Пресная холодная вода освежает лучше всего. Делаю еще несколько больших глотков, чувствуя, как горло и живот наполняются прохладой.
– Лучше? – спрашивает он. Я киваю и возвращаю ему бутылку. – Оставь себе. Тебе нужнее.
1
Пункты сбора, куда привозят продукты с оканчивающимся сроком годности, чтобы затем раздать нуждающимся. –