— Моя глупышка! — медленно заговорил он. — Завтра принесешь мне апельсины, да?
Она подвинула стул и взяла его левую руку, рука была совсем холодной.
— Как ты себя чувствуешь?
— Знаешь, они вскрывали мне голову.
— Да-да, я знаю.
— Продолбить черепную коробку, можешь себе это представить?
— Лучше не представлять. И ты тоже не должен об этом думать.
— Как я вообще сюда попал?
— Тебя привезла скорая помощь. Ты был без сознания.
— Я не помню этого.
— Ничего страшного.
— Ты должна позвонить ко мне на фирму. — На его лице появился испуг. — Или ты уже это сделала?
— Я еще просто не успела.
— Хорошо, очень хорошо. Не говори им, что у меня в голове чего-то не хватает. Скажи им что-нибудь другое, ладно?
Юлия подумала, что его болезнь следовало бы считать производственной травмой и что этот факт, вероятно, имел бы значение для страховки, и поэтому отдел кадров «Херцог» должен был бы это знать. Но она понимала также его опасения, не стоило сейчас тревожить его этим разговором.
— Я что-нибудь придумаю. Не беспокойся об этом.
— Только не говори, что я лежу здесь, в Габерзее, хорошо?
— Ни слова не скажу об этом, Роберт. Это я тебе обещаю.
— Хорошо. — Он устал и закрыл глаза. — Это очень хорошо.
Она держала его руку, пока он не заснул. Затем она тихо вышла из палаты.
Из телефонной будки в вестибюле клиники она позвонила в «Херцог» и попросила соединить ее с руководителем отдела кадров господином Юккерманом, которого она помнила по тем встречам сотрудников, которые фирма проводила для сотрудников в праздничные дни. У него было хорошее настроение и он явно был не прочь поболтать с ней. Но Юлия сухо объяснила, что ее муж находится в больнице и поэтому не смог выйти на работу.
— О, господи! — воскликнул Юккерман, — его дела плохи?
— Диагноз еще не установлен, — твердо сказала Юлия. — Врачи пока не знают, сколько ему придется лежать в больнице.
— Вот не повезло! Ну ладно, значит, я должен найти ему замену.
Юлия даже не дала ему возможности пожелать скорейшего выздоровления и быстро положила трубку.
Затем она набрала номер своего мюнхенского бюро.
— Хайди, — попросила она, — пожалуйста, будь добра, отмени все встречи на следующую неделю… все, слышишь? И сообщи также в Ратинген, что я должна отложить поездку к клиентам.
— Что случилось?
— С моим мужем произошел несчастный случай, но сейчас ему уже лучше, то есть никаких причин для волнения. Только я не могу оставить его сейчас одного. Эта информация только для тебя, ладно? Просто говори всем, что я вывихнула руку и не могу сейчас поехать.
— У тебя очень уставший голос.
— Да, так и есть.
— Ему действительно лучше?
— Да, но у меня есть что рассказать тебе.
Юлия прервала и этот разговор, прежде чем Хайди смогла забросать ее дальнейшими вопросами.
Дома в Винкельхофе Юлия вновь распаковала свои чемоданы и тщательно повесила все вещи, одну за другой в шкаф на вешалки. Затем она собрала вещи для Роберта, ведь уезжая рано утром она об этом совсем не думала: бритву, пижамы, трусы, мыло, зубные щетки, махровые рукавицы для обтирания и носовые платки. Подержала в руках книгу и снова отложила ее в сторону. Ведь читать ему еще нельзя, подумала она.
Юлия не задумывалась над тем, что эта операция может повредить его репутации коммерсанта. Это не так важно, — считала она. Ее мучил страх, что из-за гематомы мог пострадать мозг. Она не знала, какие могли быть последствия. Потеря памяти? Припадки бешенства? Навязчивые идеи? Даже подумать об этом было страшно. Как она сможет вынести такие последствия, — спрашивала она себя, и хватит ли вообще у нее сил вынести такое. Она по-настоящему испугалась.
К началу приема посетителей Юлия была снова в клинике. В его палату она вошла, излучая улыбку.
Роберт отложил в сторону маленькие наушники.
— Ужасно! — вырвалось у него.
У Юлии застыла улыбка на лице. Она подумала, что он не совсем в себе, если он при ее появлении закричал «ужасно».
— Музыка, которую транслируют по больничному радио, — пояснил он, — и звук. Это действительно наглость.
— Ах, вот что, — только и сказала Юлия, но ей сразу стало значительно легче.
— А ты уже подумала, что я не в своем уме?
Сначала она хотела это отрицать, но затем посчитала, что лучше признаться.
— На самом деле, — сказала она, — это было довольно необычное приветствие.
— Я должен теперь тщательно взвешивать каждое слово? — раздраженно спросил он.
— Ты сейчас слишком чувствителен, но это понятно. — Она наклонилась к нему, поцеловала и положила сетку с апельсинами на грудь. — Красиво, правда? Я почищу сейчас апельсин, если хочешь. Но сначала я уберу вещи, которые принесла тебе. — Она сделала все, а затем спросила: — Сначала бритье или апельсин?