Однажды, когда я рассматривал при тусклом свете уличного фонаря выпавшее из крыла перо, мне пришло в голову, что если не считать светлых вкраплений по краям пера, то, в общем, оно в точности соответствует цвету моих волос. Я вспомнил из уроков биологии, что в состав волос, ногтей, перьев и рогов входят одни и те же виды кератина и протеина. Почему-то эта мысль показалась мне неприятной, и я поспешил отогнать ее.
Я попытался вспомнить все, что когда-либо читал или слышал о птицах. Пульс у пернатых выше, чем у человека, — вероятно, поэтому мой собственный пульс теперь постоянно держался в районе ста ударов в минуту. Кроме того, я решил, что невероятно обострившиеся зрение и слух тоже связаны с моей крылатостью, как и повышенная температура тела — факт, вызвавший недоумение у врачей, которые обследовали меня, пока я находился под больничным арестом.
Но что было толку в этих открытиях? Они никак не могли помочь мне понять, в кого я превратился и что делать со всем этим дальше. И уж конечно, знания по биологии птиц никак не могли утолить голод, который теперь преследовал меня постоянно. И ничто не могло уменьшить горечь от осознания того, что моя учеба в школе, и усилия, приложенные, чтобы получить аттестат, и тяжелая работа, которую я проделал за последний год, готовясь поступить в училище ВВС, бесконечные тренировки в аэроклубе — все это оказалось напрасно. Будущее, о котором я так долго мечтал, рухнуло в один день.
Теперь вместо этого я жил в постоянном страхе, что меня вот-вот обнаружат, да еще в мире, где человек буквально на каждом шагу натыкается на видеокамеру. Любой бездельник моложе двадцати пяти, которому я попадался на глаза и который узнавал во мне того самого «парашютиста с крыльями», тут же выхватывал телефон и нацеливал на меня камеру. Я пускался наутек. Еще никогда в жизни мне не доводилось так часто бегать. У меня была одна цель — как можно дальше убраться от дома, но я понятия не имел, куда именно. Я просто шел, без какого-либо определенного плана. В какой-то момент обнаружил, что все время двигаюсь на северо-восток, и продолжил идти в этом направлении. Мне было все равно.
Оказавшись в небольшом городке на границе штатов Калифорния и Орегон, я подумал, что удача наконец-то повернулась ко мне лицом. Я забрел в придорожное кафе, где официантка показалась мне достаточно старой, чтобы ничего не знать ни о социальных сетях, ни о камерах в смартфонах. Она даже толком не взглянула на меня и принесла заказ — две порции вафлей с шоколадом. Когда же я, проглотив завтрак, выскользнул на расположенную перед кафе парковку, девчонка примерно моего возраста заметила меня и, разразившись визгом восторга, до боли знакомым жестом выдернула из заднего кармана джинсов телефон и направила на меня камеру.
Я, как обычно, пустился наутек. Бежать было не очень-то приятно, учитывая, какой здоровенный завтрак я только что проглотил.
Так я оказался на туристической тропе, уходящей вглубь заповедника. Я брел по тропе, все дальше и дальше в лес, не зная, куда и зачем иду. Очнувшись часа через два, я наконец сообразил, что надо поискать место для ночлега, и решил сойти с тропы. Чем глубже я уходил в лес, тем все более диким и пугающим он становился, хотя мои глаза быстро приспособились к полумраку лесной чащи, да к тому же луна и звезды, мерцавшие сквозь спутанные ветви деревьев, неплохо освещали лес. Я настороженно прислушивался к звукам ночного леса, пока не убедился, что поблизости никого нет. И все же мне хотелось подыскать укромный уголок, где я мог бы почувствовать себя более или менее в безопасности. Я устроился в небольшой земляной нише на склоне холма, под стволом поваленного дерева. Зарывшись в кучу опавшей листвы, я накрылся собственными крыльями, как одеялом. Уже засыпая, я подумал, что отец гордился бы мной. Ведь у меня так хорошо получалось применять на практике навыки, приобретенные на занятиях в аэроклубе, и разные хитрости, помогающие выжить под открытым небом, которым обучил меня отец, когда в старые добрые времена мы ходили вместе с ним на охоту и по нескольку дней жили в лесу.