И только спустя какое-то время он начинает понимать, что слава преходяща. Первой стихает пресса, ее уже интересуют новые герои, а Газетов - «вчерашний день». Его перестают звать и пускать на приемы без денег, а финансы, полученные за публикацию «Жука», как назло, растаяли без следа. Друзья, которых было так много, куда-то тоже исчезают. Об экранизации книги уже речи никакой не идет: надо было ковать железо, пока горячо, говорят ему, а теперь сквозь зубы холодно отвечают: она устарела. Сгоряча он идет в свое издательство, чтобы пересмотреть соглашение и получить дополнительные средства за свой труд; все с тем же хрустальным льдомв голосе, которым можно было бы обеспечить все коктейльные бары города, ему советуют внимательно перечитать заключенный договор. Он перечитывает... и хватается за волосы: как же так?.. Все права согласно ему принадлежат только издательству «Обдираловка сегодня», а он «Жуку» никто, сбоку бантик, а бантикам доплата вовсе не полагается! Чем же он думал, когда подписывал его не читая?! Наверняка тем самым местом, что он напрочь отсиживал на бездумных окололитературных «вечеринках»...Бормоча лихорадочное «Воры, воры, ворюги, все украли, черти!..» он идет в ближайшее кафе и там, на последние деньги, напивается до забытья... Но оно недолговечно, как, впрочем, и все человеческое.
После этого прискорбного случая он вроде как берется за ум: меняет издателя-обдирателя и начинает с новой силой писать. Но вот беда - его новые произведения отнюдь не пользуются успехом «Жука»! Ручеек вознаграждений слишком скуден не только для того, чтобы купаться в лучах увядающей славы, но и хотя бы худо-бедно содержать себя... Семьей он так и не обзавелся - все было недосуг. Буквы и слова, слова и буквы, они вплели его в свой сухой гербарий, заманили с его «Жуком» в ловушку, как еще один желанный экземпляр большой энтомологической коллекции бумагомарак, в горестном заблуждении своем полагающих себя «литераторами». И все равно, несмотря ни на что, как та обреченная бабочка на свет лампы, он тянется к старым словам и сюжетам, которые не нужны никому...
Потому что больше ничего не умеет делать толком - лишь писать. Бесполезное порождение неприхотливой природы, которая не ищет однообразия и порождает странных существ. Таких иногда вылавливают и садят по зоопаркам, чтобы взымать плату за то, чтобы другие люди смотрели на них. Только где сыщешь такого чудака, что протянет хотя бы грош, чтобы посмотреть на него?..
Он делает решительную попытку повернуть к себе лицом ускользающую Фортуну: меняет язык и пишет «нацiональносвiдомое» произведение «Кiт-пiдлабузник», идейное продолжение «Жука-рогоносца».
Но то ли перо его ослабло, то ли приемы стали скучны читателю, то ли переход на «мову» не стал удачным решением - но «Кiт» проваливается с таким оглушительным треском, с каким настоящие киты-головастики, испустив в воздух эфемерный фонтанчик, уходят в морскую пучину... Тираж не раскуплен и наполовину, отзывы критиков - уничижительные. Его больше не кличут «Мольером современности», а сравнивают разве что с неким «Вицли-Пуцли от литературы», что вряд ли способно потешить уязвленное авторское самолюбие.
Самое страшное, что в глубине души Газетов осознает: все, вот он, его «Ватерлоо». Теперь ему уже не подняться, добро пожаловать в милый домашний клуб «сбитых летчиков».
Разумеется, он продолжает бороться, писать, стучаться в двери издательств. Но с каждым годом борьба его слабеет и все больше напоминает элементарный самообман... Он неинтересен современному читателю. Газетов сам удивляется: тот ли он человек, что некогда написал «Жука-рогоносца»?.. Как у него это получилось?!
От литературных страданий спасала лишь работа. Он нашел себе тяжелую, грязную подработку сначала маляром на стройке, потом пристроился в автомастерскую. Денег не очень много, но на жизнь и выпивку хватало, и совсем не было времени на бесплодные муки творчества - пришел, свалился кулем и спишь, спишь, ногами во сне сучишь...
«Нет», - говорит отныне Газетов, неспешно перебирающий скопившиеся серебряные пряди у виска, считая себя совершенно «выздоровевшим» от мук, - «никому, даже врагу, я не пожелаю становиться профессиональным писателем!». Его усталый взор кажется взором древнего дравидийского мудреца, невольно познавшего все секреты мира, - «Это слишком накладно, если брать все горести и лишения, что неизбежно возникают на пути. И обратно уж не повернешь, и вперед - невмоготу...».
Глубокие складки пролегли на его морщинистом лице, лишенном всяческого оживления. Оно кажется унылым и погруженным в беспросветную тень.