Глава 4. Общество любителей роз.
Гаррет отчаянно мечтал о вечерней прохладе, об освежающей долгожданной поре, наполненной умиротворяющим пением цикад и приглушенными ароматами разнотравья. Сейчас же солнце стояло в зените, и казалось, что этот раскаленный шар, намертво пригвоздился к небу над их головами, норовя испепелить все живое. Горячий сухой воздух казался зыбким, как мираж в пустыне, и с трудом протискивался в легкие, царапая гортань. Широкополая шляпа защищала глаза от резкого, слепящего света, но вовсе не избавляла от изнуряющей духоты. Покрытая голова нестерпимо зудела от соленого пота, который застилал глаза, струился по лбу, по скулам, стекал по шее за ворот. Смешиваясь с дорожной пылью, он оставлял на коже противное ощущение липкой грязи, от которой хотелось немедленно умыться. Тони, прищурившись, взглянул вверх: - Черт! Эта жара меня доканает, - он стянул с головы влажную шляпу и стал обмахиваться ею. - Долго еще? - снова не удержался от вопроса Гаррет, который изнывал в дороге, к слову, не только от погоды. - Миль двадцать. К вечеру будем на месте, - ободрил его друг. Взмыленные кони с усилием переставляли копыта, и понурив кудлатые головы, терпеливо несли своих всадников прочь от Парижа. Выпускники лицея, гнали их во весь опор всю ночь и поутру, стараясь за это время покрыть как можно большее расстояние. Но сейчас, они сжалились над животными, которым тоже приходилось нелегко, и пустили их размеренным, неспешным шагом. Время тянулось, как вязкая старая карамель, и с каждой секундой усталость все сильнее одолевала путников. Всегда острый на язык, весельчак Тони ограничивался теперь лишь короткими язвительными фразами, а виконт и вовсе, казалось, был полностью погружен в себя. Раз за разом Гаррет воскрешал в памяти прошедшие события: неожиданную встречу и столь скорое расставание с Луизой Бланшар. Тогда, когда она вышла проводить его - все что он мог позволить себе - это прикоснуться губами к нежной, как китайский шелк, коже ее запястья. Он долго не мог заставить себя выпустить из своей ладони ее руку, и не нашелся, что сказать ей на прощание - так и стояли они вдвоем в тени липовой аллеи - молча, словно... пораженные молнией. Гаррет с отчаянием осознавал, что больше всего на свете желает продлить этот миг, но их знакомство никак не могло перерасти в нечто большее... что он мог предложить ей, если сам не обладал ничем? Ни титулом, ни имением, ни состоянием. В данный момент он был нищим как церковная мышь. Куда он мог привести ее? В Ботанический сад? На Марсово поле? На набережную Сены? На Елисейские поля? Чтобы небо служило ей кровлей, а стволы старых платанов и лип - колоннами несуществующего дворца? Ведь даже самый захудалый постоялый двор был ему не по карману... - Гаррет усмехнулся своим горьким мыслям. Нет. Эта девушка, несомненно, достойна лучшей участи. Но совсем отказаться от своей мечты он не смог. Тогда, когда он уходил от нее и чувствовал спиной прожигающий до лопаток взгляд, полный отчаяния и невысказанного сожаления, он понял, что Луиза навсегда завладела его сердцем. Навсегда. Он с головой окунулся в ликующую толпу, пытаясь стряхнуть с себя это наваждение - ведь буквально несколько часов назад он и не подозревал, чем лично для него обернется день взятия Бастилии - тем, что он сам падет под напором невероятно острых чувств - в один миг, как та неприступная с виду, крепость... Пушки палили холостыми зарядами, салютуя первой, значимой победе патриотов, вино лилось рекой - теперь не ядра и порох в скрипящих повозках стаскивали со всех концов гудящего как улей Парижа к Бастилии, а деревянные бочки с терпким, дешевым напитком. Люди обнимались, кидали в воздух шляпы, колпаки и чепцы, горланили песни, провозглашая гимн свободе. Завершилась эта вакханалия тем, что по городу понесли голову бывшего комиссара тюрьмы, нанизанную на длинный шест - черный и липкий от потеков крови. Его, и нескольких офицеров таки, настигла безумная ярость штурмующих, обратившаяся в неоправданно жестокие зверства. Гаррету не довелось лицезреть это занимательное действо - поняв, что искать Тони сейчас так же тщетно, как и иглу в стоге сена, виконт вернулся в аббатство св. Женевьевы. Склонив повинную голову перед профессором Дю Фур, он поведал уважаемому преподавателю, а по-большому счету - своему душевному приятелю о том, в какую передрягу они влипли с юным Демераном. И, естественно, выслушал длинную нотацию, которая, впрочем, не возымела должного воздействия на задумчивого юношу. Тогда же Гаррет, осмелился просить профессора о некоей услуге. Несмотря на полый сумбур в голове, он