а он пообещал Луизе, что не допустит ее страданий. Когда она ушла за ним следом сейчас же, в чем была, когда они бежали из Парижа, имея весьма скудный запас к существованию - иного выбора не представлялось. Можно, конечно было вернуться в Аррас, в съемный флюгер, но рана в душе виконта от предательства Тони была настолько свежа, что даже произнесенная всуе фамилия «Демеран» - грозила ему нервным срывом. Он не представлял себе как сможет с ним встретиться после случившегося, как «друг» посмотрит ему в глаза...Хотя более чем вероятно, что Антуан останется в Париже, и в Аррас не вернется, но все же, все же... К тому же, ему пришлось бы уезжать, для решения вопросов по восстановлению в правах... а как же Луиза? Он не желал с ней расставаться больше ни на миг. Домишко кормилицы был небольшим, и если раньше, когда дети господ часто здесь бывали, он был вполне пригоден для сносного житья, то теперь заметно обветшал. Сад, за которым у старухи уже не было сил ухаживать, стихийно разрастался. Кустарники и бурьян скрыли знакомые Гаррету с детства тропинки. Прошлогодние паданки источали терпкий аромат гниющих фруктов, привлекающий сюда диких пчел и ос. Няня суетилась на крыльце, подслеповато щурясь и беззлобно ворча на двух соседских мальчишек, лет 12-13, которым было велено наносить воды из ближайшего озерка. Первым делом Лу захотела искупаться. Купальню устроили прямо в доме, приспособив для этих нужд большую липовую кадку. Няня выгнала из дома пищащих маленьких цыплят, которые желтыми пушистыми комочками тут же покатились врассыпную по всему двору, и устроила некое подобие ширмы - натянув веревку и перегородив комнату пополам развешанными простынями. Влажный, горячий воздух был пряным - настоянным на травах, Няня раздобыла где-то мыло из оливкового масла и золы - немыслимая роскошь для здешних мест. Гаррет, как зачарованный смотрел на смутный силуэт девушки: свет, проникающий в небольшое оконце, позволял ему видеть только ее тень - вот девушка подняла руки и собрала густые волосы, рассыпавшиеся по плечам. Он угадывал очертания высокой упругой груди, изящный изгиб спины, тонкую талию... вот она наклонилась, попробовав рукой воду, вот шагнула в кадку... Гаррет с замиранием дыхания следил за этими едва различимыми движениями, и его воображение живо рисовало, как струйка теплой мыльной воды медленно стекает по волнующей ложбинке между ее грудей, как бархатистая кожа, розовеет от тепла и становиться гладкой и влажной. И как приятно могут скользить по ней его руки... Он встряхнул головой, прогоняя томительное наваждение, и отправился на озеро. Он искупается там. В холодной весенней воде, еще не прогретой хоть и ярким, но недостаточно жарким солнцем. Может хоть это немного остудит его пыл. Не помогло. Он раз за разом становился заложником своих сладостных воспоминаний: когда они бежали из Парижа, наняв двухместный фиакр, и с трудом уговорив немолодого уже извозчика отправиться в неблизкий путь по весенней хляби - не было никого счастливее их двоих на свете. Они стоически переносили все тяготы этого непростого пути. То, что он окажется непростым, Гаррет только подозревал поначалу, но вскоре он убедился, что это еще мягко сказано - старая кляча еле плелась по дороге, и Луизу, в ее легком платье стал одолевать холод. На первом же постоялом дворе им пришлось менять лошадь. Хозяин этого скромного заведения был щедр на угощения, пытаясь уговорить редких посетителей остаться на ночь, но их извозчик - старый тертый калач, предостерег виконта от столь опрометчивого шага - время было неспокойным. Поэтому, разжившись теплыми меховыми накидками, и едой. они отправились дальше. Днем, когда было относительно тепло, Гаррет сам брался за вожжи, давая старику возможность передохнуть и подремать в экипаже. В такие моменты Луиза присоединялась к нему, и они любовались яркой лазурью неба и медленно проплывавшими мимо очаровательными нежно-зелеными пейзажами пробуждающейся природы, которые иногда были расцвечены лиловыми пятнами распускающегося вереска. Свежий, ветер приносил его пьянящий аромат, и им казалось, что так пахнет свобода... так пахнет их любовь. Они долго и с упоением целовались, забывая обо всем на свете, теряя голову от пьянящих, сокрушительных чувств. Ночь же принадлежала им двоим по праву. Гаррет помнил ту самую первую ночь - бессонную, жаркую... несмотря на сковывающий холод. Тогда он не догадался еще что маленькое помещение кареты можно отапливать с помощью небольшого чугунка, если тот наполнить углями. Эту простую истину подсказал ему извозчик на вторые сутки пути. А тогда, они с Луизой, стуча зубами, по-очереди прикладывались к бутылке красного вина, которое в тот миг казалось им самым ценным из съестных припасов. А потом, Гаррет постелив меховую накидку на жесткую узкую скамью, уложил слабо сопротивляющуюся девушку и накрыл ее второй накидкой. Несмотря на то, что в образовавшейся пушистой полости хорошо держалось тепло, Луизу по-прежнему лихорадило, и он опасался за ее здоровье. - Гаррет, - выдохнула она напряженно, - ты не мог бы... - и в ее глазах он прочитал... призыв, отчаянную мольбу... желание быть с ним рядом. - Сейчас, - Гаррет быстро скинул камзол и рубаху и нырнул под накидку, стараясь не напустить туда холодного воздуха, - прижмись ко мне, так тебе будет теплее... - он действительно хотел, только одного - что бы девушка согрелась... Мех приятно ласкал обнаженную кожу, но еще приятнее было ощутить скользящие по груди тонкие пальчики. Гаррет взял ее руку и поднес к губам, согревая ее своим дыханием. Луиза прижалась щекой к его плечу. Она слышала как все сильнее и быстрее бьется его сердце, и вдруг поняла, что если не будет дышать быстрее, то просто задохнется. Уловив ее трепет, Гаррет совершенно потерял голову. Все условности и рамки, которые он решительно стремился соблюдать в их отношениях, рухнули и рассыпались в прах в одно мгновенье. «Будь что будет - опрометчиво подумал он - она принадлежит мне, а я - ей. И пусть весь мир катиться к чертям!» Гаррет так долго мечтал об этом... так ждал... и когда мечта стала такой реальной и осязаемой, он не смог от нее отказаться. Он прижался горячими губами к пульсирующей жилке на ее шее, и Луиза прерывисто вздохнула. В темноте, казалось, что Гаррет желает, что бы губы и пальцы заменили ему зрение - он целовал ее исступленно, страстно - каждый миллиметр обнаженной кожи, но и этого ему было мало. Он вдруг неожиданно притянул ее и повернулся на спину, так, что девушка оказалась сверху: - Ох... неожиданно... - слегка смущаясь произнесла она. Гаррет засмеялся: - Мы обязательно попробуем и ТАК... только в другой раз, когда не будет так холодно... - его пальцы остервенело терзали замысловатые крючки на ее спине, пытаясь справиться со шнуровкой. Наконец он смог высвободить ее руки и упругие притягательные округлости девичьих грудей, и тут же жадно припал к ним, а потом, опомнившись, вновь уложил девушку на спину и переборов головокружительное, острое как бритва желание обладать ею сию минуту, рыча от страсти как пещерный человек, стал мучительно медленно обводить языком маленькие затвердевшие соски. Отстранившись, он осторожно подул на влажную кожу и Лу застонала, до боли прикусив губу, ощутив необычный контраст температур, от которого сердце ухнуло куда-то вниз живота, и волна острого наслаждения, окатившая ее с ног до головы, заставила девушку задрожать как осенний лист на ветру. Гаррет снова начал свою сладкую томительную пытку: поочередно втягивал соски в рот, и медленно ласкал их языком, осторожно прикусывая и посасывая, словно пытаясь распробовать их на вкус. Ей больше не было холодно, Гаррет добился чего хотел. Если бы он мог видеть, ее сейчас, то залюбовался бы прекрасным румянцем на ее щеках, заметил бы как на хорошеньком лбу выступила испарина, и золотистые пряди прилипли к коже, делая ее еще более неотразимой в этом естественном порыве, он увидел бы, что ее чуть приоткрытые губы, припухли от жарких поцелуев, и обрели яркую краску. Его рука, зарывшись в бесчисленных складках объемных юбок, наконец-то нашла завязку на кружевны