сутствовать во многих местах одновременно? Многие историки посчитали, что этот факт полностью опровергает топографию событий, а иные решили, что этот Майар был поистине деятельным человеком - раз успевал везде. Эти последние были не так далеки от истины - для Аро быстрое передвижение не являлось проблемой. Отнюдь. Но он лишь созерцал. Улыбаясь мыслям о том, что эта невинная шалость, весьма кстати укрепит его положение как «Верховного существа». Лишив французов «духовных кормчих», он напитает их тем, чем следует. Всем же остальным в эту ночь, по праву, занимался Кай. Убийства продолжались 14 часов и закончились с первыми лучами рассвета. В сумраке, под бледным сводом утреннего неба смутно виднелись темные груды распростертых трупов. Высокие строения аббатства возвышались торжественные, молчаливые и равнодушные, бросая на эту картину свою холодную тень. Из-за длинной ограды аббатства виднелись деревья сада, раздавались безмятежный щебет птиц, шум их крыльев. На углу улицы Бурбон де Шато встретились две добрые соседки. Одна рассеянно прислушалась к странному, монотонному шуму, похожему на протяжные стоны из самой преисподней: - Что это? - спросила она. - Разве вы не знаете, что в тюрьмах кипит работа? Посмотрите-ка на ручей. - Ручеек был совершенно красным - он весь состоял из крови. Это была кровь несчастных, убиенных в тюрьме аббатства. Всего их было 270 душ. А в воскресенье 9 сентября открывалась ярмарка в Сен-Клу. Весь Париж толпою явился туда; никогда не бывало более веселого и блестящего празднества. В то время как там танцевали и кутили, могильщики уносили в каменоломни Монруж уже забытых мертвецов, огромные груды которых скопились во дворе старого аббатства Сен-Жермен-де-Пре. Некоторые из них упокоились на кладбище Воржир, где сейчас стоит Часовня мучеников, а большую же их часть просто свалили в колодец аббатства и засыпали мусором, ибо могильщики утомились этой неблагодарной работой - сгружать и увозить растерзанные тела. Аро немного посокрушался по этому поводу, сетуя на бессовестную леность работяг - как многие жестокие тираны он был сентиментальным. Все это окончательно подорвало самообладание Карлайла. И он потребовал от Аро отпустить его. Старейшина долго и пристально вглядывался в пронзительные светлые глаза американца, пылающие, требовательные, почти сумасшедшие. Изливающие такую боль. Такую тоску, что тысячелетнему вампиру стало не по себе. Он не любил тягостных эмоций. - Что ж, я вижу, как тебе нелегко, Карлайл, - Аро расправил плечи, будто желая избавиться от нелепого, лишнего груза. Лицо его выражало легкое смятение и недоумение. - Ты можешь идти, - разрешил он, - но помни, это только мое решение и оно не окончательное. Кай и Марк еще должны сказать свое слово. А потому - ты вернешься. В Вольтерру. Скажем... лет через пятьдесят. - Благодарю, - выдавил из себя Каллен, и резко развернувшись на каблуках, спешно подался к двери. - О, не стоит, друг мой, - ласково пропел ему вслед Аро, - не стоит... Карлайл ушел. А кровавая драма во Франции продолжалась... Какое-то время он пытался отыскать следы Гаррета, но безуспешно. А затем понял, что не может больше оставаться в этой стране. На этом континенте. До конца 19 века Каллен, словно ища забвения и спокойствия, метался по всей Земле: он побывал в Египте, Амазонии, Ирландии, Великобритании, России, Румынии, Германии, много где еще. Менялись места, декорации, страны, языки, но одно оставалось неизбежным - его бессмертие. Его одиночество. И его совершенная память... как проклятье. Вольтури, кажется, забыли о нем... А Гаррет? Он уходил, но каждый раз возвращался, наблюдая за жизнью Тони и Луизы издалека. Когда, через семь месяцев, после ее спасения у них родился сын, Гаррет исчез из Франции на целых два года, убеждая себя, что так, видит Бог! так - лучше. Он просто обязан был так поступить. Но что-то, жившее в груди - терзающее его, воющее, скребущее когтями, тянуло его туда. И в конце концов, он подчинился. Убеждая себя в том, что делает это только ради их безопасности. Какая, к черту, безопасность? Ты сам представляешь самую страшную угрозу для них! Он старался держаться поодаль. Молодая семья Демеран, получала нежданные денежные вспомоществования, которые оказывались всегда к месту. А еще - Лу скрывала это от мужа - ей приходили письма, в которых, пожелавший остаться неизвестным, доброжелатель, предупреждал ее о... да обо всем на свете - о прохудившейся крыше, об арестах - о том, что так или иначе, могло угрожать их жизни и спокойствию. Благодаря этому анониму, они даже переехали в более спокойную провинцию, покинув привычный Аррас. Но письма приходили и после. Лу, прижимала их к груди и тихо плакала, ей казалось, что она понемногу сходит с ума... а как иначе объяснить то, что она читает весточки с того света? Конечно - это был ЕГО почерк. И ничей больше. Ведь за полгода их переписки она изучила каждую крошечную завитушку... Антуан ушел из жизни в 1812 году. Хороший возраст. Хорошая жизнь - в которой была любимая женщина и обожаемый единственный сын. Он ушел тихо и легко - в полной уверенности, что взял от жизни все - везение никогда не отворачивалось от Демерана. За исключением одного единственного раза. Он и сыну всегда говорил: - Бог любит меня, Демьен. Определенно. Столько раз бывал я на волосок от смерти - и ни одной царапины! Именно тогда - после похорон, Гаррет и увидел его. Мальчика, на которого сознательно старался никогда не смотреть. Мальчика, который вырос. И стал молодым мужчиной. Демьен получил двухдневный отпуск в военной Академии, что бы проститься с отцом. Он смотрел на мир такими знакомыми, серыми, как ноябрьское небо, глазами... Гаррет оцепенел и совершенно оглушенный наблюдал, как юноша поддерживает под руку свою мать - Луиза была по-прежнему красива и стройна, «вьероуз» - как сказали бы ценители женского очарования. Увядающая роза. Конечно, еще не старая, но уже и не бутон... Гаррет не замечал ее мелких морщинок, слегка потускневших волос - она всегда оставалась для него ЕГО ЛУ - самая прекрасная. Единственная. Родная. Он смотрел вслед - отмечая, как эта утрата ссутулила ее плечи, и она с охотой принимала помощь сына, опираясь на его руку, неспешно ступая на подгибающихся, неверных ногах. Эти двое медленно удалялись по узкой тропинке от фамильного склепа. А Гаррет... он никогда так остро не чувствовал своего и ИХ одиночества. Никогда... Всегда. Теперь это будет с ним всегда. Демьен воевал. Много. И страшно. А вернувшись, неожиданно, решил стать католическим священником. Он верил, что его Ангел-хранитель не раз спасал его, отталкивая от рвущегося снаряда, закрывая от шальной пули. Ему казалось, что он даже видел его... однажды. Лу скончалась в 1846 году. Упокоилась. Гаррет надеялся, что там, где она сейчас. Где бы она ни находилась. Луиза действительно обрела покой. Вечный. О чем он не мог теперь и мечтать. Демьян ушел из жизни на тридцать лет позже матери. Из-за принятого обета безбрачия, потомства у него не осталось. Аристократический род Де Вержи. Прекратил свое существование. Прервался. Если не учитывать того факта, конечно, что один-единственный его представитель... не умрет никогда. Иногда Гаррет приходил к фамильному склепу семьи Демеран, и опираясь на холодные каменные плиты надолго застывал скорбной статуей. Разговаривал с ними. Но никогда не заходил внутрь. Не мог заставить себя. Смотреть на гробы. Представлять, что в них находится. Не хотел думать - что от тех, кого он ТАК любит остался лишь жалкий прах. Почти ничего. Не хотел. Не мог. До яростно зажмуренных глаз, до сжатых в крошево зубов. А потом, очертя голову, бросался в самую гущу борьбы. Все происходящее он теперь воспринимал совершенно иначе - Любой город, в любой стране казался ему пыльным ветхим сундуком, забитым до отказа поломанными куклами. Да. Куклами. Совсем новыми и потрепанными, средней степени изношенности - со скрипящими, но еще крепкими шарнирами и основательно побитыми молью. Всех их объединяло одно - прочные, похожие на стальные тросы, нити, прошивающие запястья, ступни, голову... Всего лишь куклы. Все, без исключения. Просто сваленные в беспорядочную кучу, перепутал