(Для любопытных — это глава одиннадцатая книги, которую вы сейчас держите в руках.)
Одного желания было достаточно? Может, и нет. К счастью, у меня есть друг, который уже много лет наблюдал за моими творческими потугами и каждый раз, когда я задумывалась о публикации, подзадоривал меня. Я позвонила ему и рассказала о том, что поняла этой ночью, а он ответил, что я чертова дура, поскольку не додумалась до этого раньше, и что он знает кого-то в издательстве «DAW Books». И если я смогу передать ему книгу к концу лета, то он лично проследит, чтобы она была удостоена внимания, которого заслуживает. Его зовут Рик Умбрау, и без его поддержки, дружбы и вовсе не мягкого давления эта книга могла бы и не осуществиться.
Одно лето. Теперь это кажется так легко, в мире компьютеров и высоких технологий! А тогда я была обескуражена, учитывая размеры рукописи. Я едва набрала денег на компьютер фирмы «Рэйдио Шэк» и подсоединявшийся к нему кассетник. Тогда все работало по-другому: следовало ждать гудков на пленке, пока не доберешься до паузы, а затем запускать, чтобы посмотреть, в какой части текста ты находишься. Боже, страшно вспомнить, что произойдет, если забудешь, в каком месте на пленке что находится! Неужели это было лишь восемнадцать лет назад? Теперь мой компьютер выдает мне подсказки, если считает, что мне нужна помощь, и еще приходиться убеждать его оставить в покое написание придуманных мною терминов!
В то лето я напряженно работала. Напряженно как никогда в своей жизни. Я собрала все написанное мной за десятилетие или даже больше, и обрабатывала, собирала воедино, ужимала. Времени не было обращать внимание на отсутствие вдохновения или искать каких-то других оправданий. Наконец я все подготовила, упаковала рукопись для Рика и добавила страницу поверх первой, лично для него, написав на ней черным маркером, зажав его в трясущейся от усталости руке: «Я больше никогда не буду этого делать!»
Именно это я и имела в виду.
Только несколько лет спустя я выяснила, что он оставил эту страницу поверх рукописи, когда отдавал ее в «DAW» — и первыми моими словами, которые увидел Дональд Уоллхэйм, стала нацарапанная клятва, гласившая, что я никогда больше не напишу никакого романа.
Он сразу понял, что это чушь. Как и его дочь, Бетси Уоллхэйм, которая любит слово точно также, как я, и которая научила меня тому, что редакторский вклад и поддержка иногда могут оказаться самым сильным тонизирующим средством для вдохновения. Ее первый ребенок родился одновременно с выходом этой книги, и я всегда чувствовала, что мы произвели на свет наших первенцев одновременно. (Поздоровайся с читателями, Зоя!)
И мой ребенок — это книга, которую вы держите сейчас в руках. Я с удовольствием добавила в это издание несколько вещей, которые хотела включить с самого начала, но которые были утеряны из-за издательских графиков и усталости автора. Надеюсь, музыка текста будет слышна вам также отчетливо и мощно, как и мне тогда.
Селия С. Фридмен,
Стерлинг, Вирджиния,
апрель 2001 года
Для облегчения понимания текста все браксанские слова были переведены в основной речевой режим, независимо от контекста.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Совершенный в своей надменности, он стоит как вкопанный, словно памятник самому себе. Поскольку представители его народа любят яркие цвета, он носит только серый и черный; поскольку они обожают комфорт, он одевается неудобно. Представители его народа любят вычурность и пышность и демонстрируют свои тела с агрессивной сексуальностью; его тело, напротив, полностью скрыто костюмом. Обтягивающие перчатки и сапоги не оставляют открытыми ни единой полоски кожи, высокий воротник закрывает шею. У него бледная кожа, настолько, насколько это возможно для человека, но даже этого недостаточно — на лицо наложен густой слой белил и эта белая маска скрывает его кожу от любопытных глаз простолюдинов. Только голова его остается непокрытой, густая копна по-настоящему черных волос, также красноречиво говорящая о его праве на власть, как могла бы корона. Волосы у него средней длины, потому что тот, другой народ, враг его нации, носит длинные волосы; он также носит бороду и усы — мужчины враждебной расы не имеют растительности на лице.
Он очень устал. Но этого не покажет.
Крошечный шаттл спускается по спирали вниз после облета Цитадели, к центру самого большого континента Бракси. На нем только один отсек; Винир делит его со слугой, который и управляет транспортным средством. Ради занимающего более низкое положение человека Винир воплощает собой образ расового превосходства, являющийся в той же мере его частью, как черный и серый цвета, которые он всегда носит, а также меч его предков на поясе. Пусть слуга видит, что он не устал — он никогда не устает, — не бывает таких ситуаций, в которых Винир может устать. Время от времени он замечает, как слуга бросает на него взгляды исподтишка — когда считает, что Винир на него не смотрит. «О чем он сейчас думает? — размышляет Винир. — Этот тип — то есть я — все-таки человек или нет? Или, может, он думает: „Неужели мы и вправду относимся к одной и той же расе?“ Ответ на оба вопроса, надеюсь, будет отрицательным».
— Если хотите сесть, лорд… — подобострастно спросил слуга.
— Мне и так хорошо, — сдержанно ответил Винир.
На самом деле он изможден. Его нация ввязывается в войну при каждом случае, но гораздо хуже знает, чем заняться в мирное время, и в такие периоды от правительства мало проку. Этот день прошел плохо, они пытались решить внутренние проблемы, не имея возможности использовать свое военное превосходство в удобный момент. И, как раз когда кайм’эра собрались уходить, Мияр предложил пересмотреть нынешний мирный договор. Это означало, что, по крайней мере, одну десятую — день на Бракси делится на десять частей — скучных стычек и тщательное пережевывание, перемалывание исторических прецедентов перед тем, как взяться за обсуждение самого вопроса: когда — и каким образом — следует нарушить нынешний договор с Азеей.