– О, – сказал Саймон. – Ух ты.
Было дико думать о безликом незнакомце, считающим Саймона героем. А то, что Алек Лайтвуд, которому, как он думал, он даже не нравится, говорит о нем словно о герое, было еще более дико
– Так значит, ты меня не ненавидишь, и ты не ненавидишь Клэри. Ты вообще никого не ненавидишь.
– Я ненавижу людей, которые заставляют меня говорить о моих чувствах, – сказал Алек.
Саймон на мгновение уставился на него, извинения готовы были сорваться с языка, но он сдержался. Вместо этого он оскалился, и Алек робко улыбнулся в ответ.
– Я делаю это слишком часто с тех пор, как прибыл в Академию.
– Могу себе представить, – сказал Саймон.
Он не знал, что будет с ребенком, о котором заботились Алек и Магнус, но исходя из того, что говорила Изабель, она была уверена, что они оставят его. Это стоило обсудить.
– Я бы хотел, – сказал Алек, – не говорить о чувствах еще примерно с год. А еще может поспать год. Дети вообще спят?
– Мне иногда приходилось сидеть с детьми, – сказал Саймон, – и насколько я помню, дети много спят, но только когда ты этого меньше всего ожидаешь. Дети больше похожи на Испанскую Инквизицию, чем ты думаешь.
Алек кивнул, похоже, он расстроился. Саймон сделал себе заметку на будущее, раз стало ясно, что Алек – друг, как можно скорее познакомить его с Монти Пайтон[4]. Ребенок захихикал, как будто сравнение ему польстило.
– Эй, – начал Алек, – извини, что заставил думать, что зол на тебя только потому, что не знал что сказать.
– Ну, – сказал Саймон, – хочу заметить, что мне помогли в этом.
Алек перестал играть в ладушки с ребенком, он-то полагал, что разговор окончен.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты не особо меня жаловал, и я немного беспокоился по этому поводу, – объяснил Саймон. – Тогда я спросил друга, между нами пацанами, есть ли у нас с тобой какие-то проблемы. Я спросил своего доброго друга Джэйса.
Повисла пауза, пока Алек переваривал эту новость.
– О как.
– А Джэйс, – сказал Саймон, – Джэйс сказал мне, что между нами большое мрачное неразрешенное противоречие, что, мол, не ему рассказывать о таком.
Ребенок взглянул на Саймона, потом снова на Алека. Его маленькое личико выглядело задумчиво, будто он хотел покачать головой и сказать: "Ох уж этот Джэйс, что он еще натворит?"
– Оставь это мне, – спокойно сказал Алек. – Он – мой парабатай, и между нами есть священная связь и все такое, но в этот раз он зашел слишком далеко.
– Круто, – сказал Саймон, – пожалуйста, сверши страшную месть за нас обоих, потому что я абсолютно уверен, что меня он в драке уделает.
Алек кивнул, подтверждая этот неоспоримый факт. Саймон не мог поверить, что так волновался из-за Алека Лайтвуда. Алек был отличным парнем.
– Ну, – сказал Алек, – как я уже говорил… Я – твой должник.
Саймон махнул рукой:
– А, не бери в голову
Магнус так устал, что приковылял в обеденный зал Академии Сумеречных охотников с намерением тут поесть. Затем он взглянул на еду и опомнился.
Было еще рановато для обеда, но несколько учеников пришли пораньше, не смотря на то, что Магнус сомневался, что вокруг склизкой лазаньи будет ажиотаж. Он увидел Жюли с друзьями за одним из столов. Жюли оглядела Магнуса с ног до головы, заметила растрепанные волосы и футболку Алека, и Магнус прочел глубокое разочарование на ее лице. Мечты юной девы умерли. Магнус признал, что после бессонной ночи, надев одну из футболок Алека, потому, что Изабель уничтожила несколько его собственных, а ребенок срыгнул на несколько других, он мог быть не в самой эффектной форме. Возможно, для Жюли полезно было встретиться лицом к лицу с реальностью, хотя Магнус был полон решимости все-таки принять душ, надеть кофту получше и поразить ребенка своим великолепием.
Так как Магнусу доводилось навещать Рагнора в Академии, он знал, как тут проходят трапезы. Он прищурился, пытаясь понять, какие столики занимает элита, а какие – отстой, то есть люди, которые хотят стать нефилимами, но которых нефилимы не принимают до Восхождения. Магнус всегда полагал, что отстой проявляет ненормальный самоконтроль, не устраивая восстания против высокомерия Сумеречных охотников, не сжигая Академию и не исчезая в ночи. Возможно, Конклав не ошибался, называя Магнуса мятежником.