Урызмаг подъехал к одноглазому, произнес приветствие:
— Добрый день, сырой живот!
Одноглазый, не обидевшись, спросил:
— Эй, хитрец из рода людей, чего ты бродишь по свету, для чего путешествуешь?
— Я из рода людей, но я не хитрец, — возразил Урызмаг. — Не опасайся меня.
— Мне, великану, опасаться тебя, мелюзги двуглазой? — расхохотался великан, и от его смеха затряслось дно Черного Оврага. — Ты пригодишься мне: вы, умники из рода человеческого, порою находчивы. У меня в очаге погас огонь. Разведи огонь, на это вы, люди, мастера.
— Когда я был юношей, — сказал Урызмаг, — мы разводили огонь так. Ставили ствол дерева под солнце полудня, вспыхивала искра, и от нее-то мы и разводили огонь. А то поступали и так. Из лука пускали в небо стрелу, стрела вонзалась в звезду, падала на землю, разбрасывала звездные искры, и мы добывали пламя для очага. Теперь я уже не юноша, такие дела мне не под силу. Придумаю что-нибудь другое, полегче.
— Придумай, придумай, умелец из рода людей, — попросил одноглазый. — Если не придумаешь, то как я буду жить без огня?
Возле пещеры, у входа ее, стояла скала — абра-камень. Решил Урызмаг узнать, сумеет ли и он, как одноглазый, поднять скалу, подбросить ее вверх. Обхватил он скалу своими богатырскими руками, но абра-камень не сдвинулся с места. Урызмаг понял, что велика сила одноглазого, что нелегко будет одолеть его. Но еще раньше понял Урызмаг, что суть человеческая — в разуме, и крепко надеялся нарт на суть человеческую. Он ударил по скале топором и отбил от скалы кусок. Затем набрал он ворох веток и сухих листьев, сложил ветки и листья возле скалы и ударил осколком скалы о скалу с такой силой, что посыпались искры. Одни искры улетели на небо и превратились в звезды, другие упали на ворох сухих листьев и теток. Вспыхнул огонь.
— Ловок ты, человечек, — обрадовался одноглазый, — теперь будет огонь в очаге, сварим мясо. А не сварить ли и тебя заодно?
— Как же так: я раздобыл для тебя огонь, а ты хочешь меня съесть. Или нет в тебе благодарности? — сказал с притворным удивлением Урызмаг.
Одноглазый расхохотался:
— Зачем мне тебя благодарить, если я сильнее тебя? Заходи в пещеру!
Делать нечего, пришлось нарту войти в логово чудовища. Урызмаг молча разжег огонь в очаге. Одноглазый крикнул длиннобородому козлу, чтобы тот привел в пещеру стадо. Когда овцы наполнили пещеру, великан кончиком мизинца сдвинул абра-камень и завалил вход в пещеру. Затем он схватил трех овец, зарезал, освежевал, положил в котел, подвешенный над очагом на веревке, связанной из оленьих шкур. Урызмаг сказал:
— Хорошо у тебя в пещере, нет у людей такого теплого жилья. Пока мясо варится, расскажи мне, как живут одноглазые, а я твой рассказ поведаю людям, чтобы они у вас ума набрались.
Понравилось великану, что человек похвалил его жилье, похвалил ум одноглазых. Нелюди были глупые и падкие на лесть, и одноглазый начал с важностью:
— Слушай же. Мы не похожи на вас, на двуглазых из рода людей. Нам не нужна одежда: нас греет собственная шерсть. Умно это, не правда ли, человечек? И дома нам не нужны, башен мы не строим, не тратим силы попусту, живем в пещерах. И кровати нам не нужны: трава — наша подстилка, камень — подушка. Хорошо мы придумали, мелюзга двуглазая? А вот один из нас, господин белой лани, спал в постели, под головой держал подушку — и погиб, непутевый. И любовь, как вам, людям, нам не нужна, потому что от любви рождается доброта, а к чему нам доброта? И память о былом нам не нужна, потому что от памяти о былом рождается будущее, а к чему нам будущее? И стыд нам не нужен, ибо где стыд, там и совесть, а к чему нам совесть? Если заболевает одноглазый, то мы поим его горячей человеческой кровью. Это лучшее для нас лекарство. Вот угощу я тебя как следует, накормлю до отвала да и съем: пойдет на пользу мне твое мясо. А если бы я помнил о том, что ты мне оказал услугу, развел для меня огонь, то из благодарности я бы не стал есть тебя, и не было бы мне пользы от тебя. Теперь ты ясно видишь, что нам, одноглазым, ни к чему благодарность… Раньше нам жилось легко, беззаботно. Но с тех пор, как вы, людишки, научились владеть мечом и метать стрелы, житья нам от вас не стало. Многих одноглазых вы уничтожили, и во всем нашем роду самым старшим оказался я.