Сосруко сказал:
— Ты ведь знаешь, возлюбленная жена моя, что я не из тех мужей, которым мать говорит: «Не уезжай!», а жена: «Поезжай к матери!» Я повинуюсь только долгу сердца, а долг велит мне ехать в страну чинтов. Пусть лучше я погибну, но не соглашусь хотя бы один день прожить в бессмысленном страхе. Страх превращает живущего в животное, а я хочу до конца дней своих остаться человеком.
Сказав так, Сосруко вышел из дому, вскочил на Тхожея, пустился в путь. Решил он, однако, заехать сперва в дом Алиджа. «Может быть, — думал он, — отправится вместе со мной кто-нибудь из братьев-нартов к чинту-кунаку — вдвоем ехать веселее». Долго ли, коротко ли скакал Сосруко, но вам, кто слушает нашу повесть, и вашим сыновьям и внукам мы желаем всегда скакать с такой же быстротой!
На дороге Сосруко увидел золотой шлем. Так понравился всаднику этот шлем, остро сверкавший, что наклонился он к находке, хотел поднять шлем. Тхожей проржал:
— Разве ты забыл просьбу матери — ничего не подбирать на дороге?
Но Сосруко все же поднял шлем и надел его, а коню ответил так:
— Я не могу оставить его на дороге. Этот шлем кажется мне сделанным из лучей Солнца. Не печалься, конь-побратим, я не боюсь битвы с врагом. Меня закалил Девет, первый нартский кузнец, и тело мое стало булатным. Девет держал меня клещами за бедра, поэтому одни только бедра мои уязвимы. Я могу толкать огромное колесо с острыми выступами, забаву нартов, и рукою, и грудью, и даже лбом, но если мне скажут: «Толкни бедрами», то колесо отрежет мне ноги. Вот где мое слабое место, Тхожей. А где твое слабое место?
Конь проржал с укоризной:
— Не должен ты был, Сосруко, называть громко посреди дороги свое уязвимое место. И меня не заставляй делать это!
— Я давно уже взрослый, — вспылил Сосруко, — а все меня поучают! Чего только не приходится мне выслушивать от моих близких — от матери, от жены и от коня!
— Хорошо, я скажу, — ответил Тхожей, не желая обидеть всадника-побратима. — Мои уязвимые места — мои копыта. Ни одно животное в мире не в силах состязаться со мной в беге, смерть побежит за мной — не догонит, но долго скакать по камням я, рожденный на дне моря, не могу. Копыта мои разобьются, и я из быстрого скакуна превращусь в ползающую тварь.
Как только Тхожей произнес эти слова, золотой шлем слетел с головы Сосруко, слетел и исчез. Тхожей спросил:
— Все еще ли при тебе твоя находка? Все ли еще на твоей голове золотой шлем? Поверь мне, злой-блеск исходит от него!
И когда Сосруко понял, что шлем исчез, он вздрогнул, и дрожь его почувствовал Тхожей. Верный конь сказал:
— Предупреждала тебя твоя мать: «Если увидишь на дороге находку, не подбирай». И я тебя предупреждал: не следовало громко говорить о своих уязвимых местах.
Сосруко ничего не ответил коню и продолжал свой путь. Охваченный неясной, как мгла в горах, тревогой, он прискакал к дому Алиджа. Оказалось, что почти никого из нартов не было на Хасе: они уехали к новым друзьям своим, к чинтам, на праздник Весны. Только пятеро завистников остались в доме Алиджа. Не было у них друзей среди чинтов, никто их не пригласил на праздник. У них и среди нартов не было друзей, ибо они дышали не светлым дружеством, а темной враждой. Они сидели, пятеро, на одной скамье, томились от скуки, и томление скуки еще больше увеличивало их злобу. Грузный Пшая сказал:
— Слышу топот коня. Так может скакать только Сосруко на своем огнецветном Тхожее.
— Надоел мне Сосруко, опротивел мне он, худородный и чернокостный! — крикнул Сырдон. — Только о нем и говорят люди, только его одного хвалят и величают, будто нас на земле и не было никогда! А в чем тайна его славы, понять не могу. И ростом он ниже нас, и не может он похвастаться числом убитых врагов или угнанных стад, и по уму он уступает нам, а по родовитости — и говорить нечего, не нартского он корня, неизвестно как рожденный сын пришлой матери. Нет сил моих больше терпеть его! Не быть ему на земле!
— Не быть ему на земле! — повторил Гиляхсыртан.
Но когда Сосруко вступил в дом Алиджа и поздоровался со всеми почтительно, как подобает здороваться со старшими, потекла сладкая, ядом напоенная речь с тонких губ Гиляхсыртана:
— Да не затмится твоя слава, Рожденный из камня! А мы здесь ржавеем от скуки. Все нарты, кроме нас, поехали к чинтам на праздник, но мы с чинтами не знаемся, не водимся. И ты не водись. Может быть, доблестный брат, развеем нашу скуку, поиграем в колесо, покатаем Жан-Шерх с горы?