- Отвечай на вопросы, дитя, - подала голос королева, слабо улыбнувшись моим речам. Я тут же в нее влюбился, ибо голос у нее был под стать внешности. Красивый, вежливый и холодный. – Жизнь твоего господина зависит от ответов на них.
- Да, Ваша милость, - я поклонился королеве и обратил свой наивный взор на герцога Блядскую рожу. – Чистую правду я сказал. Именно так. И не иначе. Могу я узнать, в чем виновен светлейший граф?
- Он обвиняется в том, что замыслил страшное богохульство в отношении Её величества, - преувеличенно серьезно ответил герцог. – Он вознамерился отнять Её жизнь, оруженосец.
- Кто? Старый? – наивно удивился я.
- Он самый. Сиятельный, пока что, граф Арне де Дариан.
- Полно вам, милорд, - натужно рассмеялся я. – Господин и жизнь мухи отнять не сможет, ибо пока руку поднимет, запыхается и устанет, а потом с приступом ляжет и лужу под себя напустит.
- Вчера на турнире он не выглядел таким слабым, - сладко улыбнулся герцог, а мне захотелось харкнуть в его блядскую рожу всеми слюнями и соплями, что у меня были. – Шутка ли. Избить копьем сиятельного герцога де ла Поэра. Не каждому под силу это будет. Не иначе с Диаволом он в сговор вступил, аль с маврами проклятыми, что лишь раздор и смуту сеют. Что можете сказать в ответ, граф?
- Вы хам, милорд. И жабоёбный пидорас, - тяжело ответил рыцарь, а мне стало его жаль, ибо было видно, как ему плохо. Он посерел и осунулся на добрый десяток лет, а лиловые синяки на лице говорили о том, что стража его знатно попотчевала в темнице. Королева нехотя скрыла улыбку и кивнула, когда он поспешил извиниться. – Прошу прощения, Ваше величество. Мой разум погребен под толщей разочарования. Я, ваш слуга и верный друг, стою здесь на коленях и говорю лишь правду.
- У вас нашли в шатре яд, граф, - перебил его Блядская рожа, тряхнув щечками. – Этим ядом вы хотели убить Её величество.
- Я все сказал. Приму любую кару, - склонил голову рыцарь, а я покачал головой и поднялся с колен, не обращая внимания на стражу, нацелившую в меня копья и мечи.
- Не мог он этого сделать, Ваша милость, - сказал я. – Он настолько преданно вас любит, что и на турнир потащился с последними деньгами, чтобы заслужить прощенье. Зачем ему вас убивать?
- За то, что был лишен всего по воле нашего усопшего короля. Лишь черная душа при нем осталась.
- Проткните мое сердце и дегтем обварите душу, - взвыл сиятельный граф, раскачиваясь, как гигантский топор над шеей ягненка. – Сдерите с меня кожу и посыпьте мясо солью. За пятки над огнем повесьте и жарьте, покуда не задохнетесь от вони. Глаза мои выньте и в смоле их залейте. Но не скажу я неправды, ибо давал я клятву быть честным…
- Ваше величество, он… - я сделал было еще одну попытку воззвать к разуму королевы, но та устало махнула рукой и приказала всем заткнуться.
- Да будет так. Даю я три дня на сбор доказательств, что граф невиновен. Ежели я их не увижу, то увижу его голову в корзине, - жестко сказала она, за что я её почти сразу разлюбил. Но уходя, она слабо мне подмигнула, и любовь вернулась в сердце, как голубь в свою клеть. – Дозвольте проститься ему с господином. Таково мое слово.
- Да, Ваше величество, - подобострастно закивал герцог и, отрывисто кивнув страже, вылетел вслед за королевой, как блоха при виде пушистой псины.
- Старый, ты в своем, язви тя в рыло, уме или стражники последние мозги из твоей головы выбили кулаками? – прошептал я, подбегая к сиятельному графу, который ласково на меня посмотрел и улыбнулся.
- Ежели бы не оковы, что жгут плоть мою тяжестью несправедливой, обнял бы я тебя, Матье. Не как слугу, как сына.
- Оставь маразматические сопли, - буркнул я. – Найду я доказательства и самолично сварю жопу герцога де Кант-Куи в котле с кипящей смегмой, старый.
- Оставь меня, Матье. Я не сказал им ничего, ибо клялись они тебя убить тогда, - я замолчал, когда рыцарь ответил. Не этого я ожидал. – Сказали лишь вину принять, но я не смог. Беги, Матье, оставь мою ты душу. Она одной ногой на раскаленной сковороде уже стоит, ждет вил смеющихся чертей.
- Ничуть не удивлен я вероломству герцогскому, - сказал кастелян, подходя к нам. – Всегда выходит сухим он из воды, как дева, что тридцать лет не мылась и жиром заскорузлым поросла. Её милость не верит словам его, потому и дала три дня. Иным голову сразу срубали, поверьте, благородные милорды.
- И где искать доказательства? – спросил я.
- В лесу, - ответил кастелян, мелко осеняя себя крестом.
- В лесу?
- В лесу. Там тролли с дремучих пор живут. Известны им все тайны мирозданья. Ежели и они ничего не скажут, то остается судьбе смиренно поклониться и шею под топор подставить.
- Их не перебили разве? – уточнил я.
- Не перебили, - ответил толстячок, покачивая головой и щечками. Но его щечки были приятными щечками, а не рыхлыми брылами герцога Блядово рыло.
- И где искать их, милорд? - вздохнув, ответил я, чем заставил сиятельного графа уронить челюсть на пол и поразить нас видом своих девственно нечищеных зубов.
- О, Матье… Тяжкий выбор ты сделал, дабы спасти неразумного старого графа, - вновь завыл он, но я поднял руку и аккуратно закрыл его рот.
- Всему виной твой клятый свиной рубец, что больше жизни ты любишь, старый, - съязвил я, напомнив рыцарю о выходе дракона. Тот покраснел и проказливая улыбка осветила его разбитые губы.
- О, Матье. Как будет мне недоставать желчи языка твоего.
- Еще взвоешь от него, старый, - пообещал я и с тревогой проследил за тем, как сиятельного графа утаскивают стражи. На миг мне показалось, что в его глазах что-то блеснуло, а потом исчезло, затерявшись в густых и грязных усах.
- Я дам вам провожатого, добрый сэр, - грустно вздохнул кастелян, положив мне руку на плечо. Я кивнул и улыбнулся ему.
- Хороший вы человек, милорд. Простите, что тогда я в вас яйцом протухшим запустил. Бесы, не иначе, мой разум подчинили себе.
- О, молодость, - улыбнулся он. – Ей все грехи прощаем. Идемте же скорей. Судьба уж начала отсчет.
И кастелян не обманул, чего я втайне очень боялся. Ближе к обеду, когда второй день турнира прервался массовым поеданием всего, что наготовили повара королевские, и выпиванием бочек из королевских же подвалов, я стоял у герсы вместе с господином Жори, чье напомаженное лицо было сурово, и крепким малым по имени Михаэль, одним из многочисленных королевских охотников.
Михаэль был высок, коренаст и, на удивление, молчалив. Причину его молчаливости я понял чуть позже. Сейчас охотник просто хмуро стоял рядом и хмурился, проверяя без конца, как выходит из кожаных, просоленных ножен здоровенный тесак, острый, как бритва брадобрея. У Михаэля были соломенные желтые волосы, темно-голубые, ближе к серому глаза, и перебитый в давности нос, которым он смешно посапывал. Господин кастелян уверил меня, что лучше проводника, чем Михаэль, мне не сыскать во всей Франции, ибо сам Михаэль был рожден не здесь, а в далекой лесистой и дремучей Германии, откуда прибыл рабом и получил свободу от успошего короля за то, что доставил к королевскому столу огромного вепря, размером с два стола. Эта magna bestia была торжественно уничтожена на пиру, том самом, после которого, собственно, и усоп король. Но когда я только собрался выйти за ворота замка, как нас догнал еще один человек, вызвавший у господина Жори легкое недоумение, а у Михаэля возмущенное сопение.
- Я иду с вами, - с места в карьер огорошила нас Софи, одетая, подобает случаю, в походный темно-зеленый костюм, кожаные сапоги и плотную шляпу, скрывающую светлые волосы.
- Вот уж нет. Баба в пути к беде, - покачал я головой. Михаэль что-то буркнул и поднял вверх большой палец, на котором застыла засохшая козявка.
- Вот уж да, - не сдавалась Софи. – Её милость велела мне следовать за вами и оказать всяческую помощь в расследовании.