- Никакого письма я не получала, - ответила Её милость, ничуть не выдав волнения или гнева. Я снова ей залюбовался, а переведя взгляд на Джессику, заметил на лице былой подруги маску ревности.
- И не называла в ответном письме меня «Вдовствующей пяздой»? – пытливо спросила Маргарита.
- Нет. И слов таких не знаю.
- И не насмехалась над делами прежних дней?
- Уволь, сестра, - поморщилась Её милость, постучав аккуратными ноготками по столу. – Не я пришла к тебе в страну с мечами, копьями и смердящим войском, заметь.
- Замечу.
- Еще не отошла я от скорби по владыке сердца моего, а ты, как волчица, набросилась на мои оголенные нервы и беззащитные земли.
- Как волчица? Прекрасное сравнение, Изабелла, - прошептала испанка, изменившись в лице и став похожей на проклятую цыганку, что детей из чужих домов воруют и своих русалов бородатых в ответ подсовывают.
- Ты знаешь, чужда я пустой лести, - ответила Её милость, сжав губы. Затем, чуть помедлив, отдала новый приказ. – Покиньте нас. Хочу наедине поговорить я со своей сестрой, хоть яд она так сильно источает, который заставляет слезиться глаза. Софи останься. И ты, Матье, раз клятву дал.
- Раз так. Покиньте нас, милорды. Останься Джессика, совет твой будет нужен мне попозже, - сказала Маргарита и, дождавшись, когда все выйдут, встала из-за стола и налила себе вина из большого хрустального графина. Чуть подержав его на языке, она колко усмехнулась и внимательно посмотрела на меня. – Смотрю я, твой слуга уже готов ко мне переметнуться. Моя служанка взяла в плен его сердечко.
- А вот и нет, миледи, - ответил я. – Смотрю я лишь и все запоминаю, чтоб Её милости потом пересказать мельчайшие детали в ярком цвете.
- Мельчайшие детали? – подняла бровь испанка.
- Как округло ваше лицо и тяжелы мешки под глазами, как робкий прыщ ищет дорогу сквозь миллиарды миль подкожного сала.
- Довольно, Матье, - велела моя королева, не сдержав улыбки. Джессика тоже улыбнулась. Знакомой мне улыбкой, по которой я так отчаянно скучал.
- Вели выпороть его за дерзость, - буркнула Маргарита, трогая пальцем еле видимый прыщик над верхней губой. – Вот так ты со своей сестрою поступаешь? Фигляра и паяца натравила, что перейдя на личности, ударил прямо в сердце.
- Он не фигляр. И не паяц. Мой юный паж, что острым языком мою же хмурь снимает. Оставь его и к делу перейди. Зачем ты перешла границу?
- За оскорбления твои, за спесь, что на лице твоем сияет. За то, что наш отец тебя любил сильнее. За то, что смотришь наглым взглядом ледяным на земли испанские, себе их под крыло принять желая.
- Твои слова пусты. От них воняет гнилью волчьей, - посуровела моя королева. – Я вижу, ищешь ты причину. Иного нет в тебе. Совсем. Ни состраданья, ни любви.
- Смотри, сестра. Смотри, как бы не пожалеть тебе за то, что ты сказала, - воинственно надулась испанка. – И ни фигляр тебя не сможет защитить, ни рыцари твои, что перед золотом одним колени преклоняют. Довольно. Хватит оскорблений. Даю тебе три дня на то, чтоб извиниться и на коленях в лагерь приползти. А также требую я Аквитанию себе.
- Ответ мой будет «нет». Не вижу я вины своей, в чем обвинить меня желаешь, - сказала Её милость, но Маргарита, достав из кармана смятое письмо, молча бросила его на стол.
- Вина твоя вся здесь, - сказала она. – Бумага стерпит все, но я бумагой не являюсь. Прощай же бывшая сестра, умрешь из-за своей гордыни.
- Я смерти не боюсь, - холодно ответила моя королева. – Куда страшней предателя родни язык.
- Остановите же смертоубийство, - вклинился я, вставая между двумя разъяренным женщинами, и удивленно отпрянул, когда мне в карман резко скользнула ручка Джессики, сделавшей вид, что ничего не произошло.
- Паяц разумнее тебя, - бросила Маргарита выходя из шатра.
- Паяц сильнее меня любит, - тихо ответила Её милость, когда испанка удалилась. А я услышал в её голосе грусть. Другую. Безнадежную грусть человека, которого предал родной человек. Она повернулась ко мне и украдкой вытерла слезинку. – Забери бумагу, Матье, и сожги. Негоже обидам былым здесь валяться. Нет, нет. Остроты оставь при себе.
Сиятельный герцог Шарль де Кант-Куи натужно скалился, кричал и надувал дряблые щеки, на которые забыл нанести румяна. Он потрясал зажатой в руке бумажкой и призывал всех присутствующих к активным действиям против оборзевших испанцев, посмевших оскорбить Её милость. Сама королева молча сидела на троне, подперев голову рукой и задумчиво смотрела за попытками сиятельного герцога Блядская рожа прыгнуть выше головы, в попытках привлечь внимание к своим словам.
- Бросьте, милорд, - сказал я нетерпеливо, устав от криков лысого гомункула с колючей бородой. – Сейчас вы лопнете и жиром своим забрызгаете ценный мрамор. Уж пожалейте тех, кто будет сало ваше руками оттирать.
- Испанцы ведут себя, как блудливые звери, - тонко воскликнул он, проигнорировав мои слова. В уголках его бледных губ белела пена бешенства, а глаза покраснели от натуги и грозили залить белок красным. – Они оскорбили Её милость. Перешли границу. Взяли в плен наших разведчиков. И обрюхатили всех женщин из Сорочьего Яйца.
- Не то ли это место, где женщины уродливы, коварны и распутны, а цель их жизни – заиметь ублюдка любой ценой? – уточнил великий магистр и улыбнулся. – Теперь же там наверняка довольны все. А через девять месяцев от воя младенцев все звери сойдут с ума. Услуга это, а не насилие над слабым.
- Отличная шутка, милорд, - съязвил светлейший герцог. – Сорочье яйцо лишь начало. А на пути у испанцев, насколько я знаю, ваш фамильный замок стоит. И видится мне, что дочери ваши в самом соку в это время.
- Не смейте, сиятельный герцог, - покраснел магистр. – Не смейте детей сюда приплетать. Где ублюдки, а где знать?
- Ублюдки здесь сидят, вестимо, - кисло ответил я, смерив магистра расстроенным взглядом и улыбнулся, когда моей головы коснулась рука королевы. Тотчас все затихли и с замиранием сердца обратили лица к ней. Только герцог Блядская рожа бурлил животом, перепив слишком много вина в процессе.
- Шарль прав, - тихо сказала она, опустив светлейший титул светлейшего герцога и заставив того зарумяниться от удовольствия, как уд дурака, который голую сиську увидел и забрызгал бесовской малафьей грязные стены. – Испанцы искали причину и её нашли. Не важно, кто оскорбил королеву, важно, что она ждала этот формальный повод. И она его получила. Войны не миновать. Вопрос времени, милорды. У нас три дня, как испанцы двинутся вперед. Как быстро сможете собрать войска?
- Лишь часть из пяти тысяч есть, - ответил светлейший герцог, сахарно улыбнувшись. – Остальные подойдут к замку в теченье недели.
- Три сотни моих их задержат на день, - мрачно ответил магистр, скривив горгулье лицо, словно ему на мошонку кипятка плеснули. – Прошу лишь о милости, чтоб дочерей из замка забрать.
- Милостиво позволяю, - кивнула королева, внимательно смотря на светлейшего герцога всех хорей, который от радости онемел, что Её милость прислушалась к его словам. Великий магистр поклонился и вышел из зала. Слухи ходили, что страшнее его дочерей не сыскать во всей Франции, а те, кто их видел, сразу становились недоумками и пускали слюни, утрачивая разум. Естественно я обрадовался, что увижу воочию тех, о ком судачат, но мои мысли были лишь о том, что сунула мне в карман Джессика. Согласно этикету я не мог прятать руки в карман при Её милости, и теперь я считал мгновенья, как нас отпустят восвояси. Королева обвела всех усталым взглядом и кивнула. – Вы свободны, милорды. Жду вас здесь завтра, как солнце коснется стен замка.
И вышла, оставив после себя печаль и тишину.
- Ты опоздал, - сказала Джессика, когда я, с трудом протиснувшись сквозь прутья решетки отхожей трубы, быстрыми скачками унесся в сторону леса, где и нашел её. Повзрослевшую и все такую же красивую. – И ты воняешь.