- Когда служишь королеве, то всегда должен находиться рядом с ней. А иначе с тебя кожу снимут за непочтительность и польют её теплой уриной. Вот и меня полили, чтобы не выделялся, - ответил я, скрестив руки на груди и напуская на себя свирепый вид. Но Джессика рассмеялась и, подойдя ближе, резко влепила мне пощечину, после чего нахмурилась, сжав губы. – За что, вероломная ты шаболда?
- За то, что опоздал, - сказала она, с трудом сдерживая гнев и слезы. – За то, что не отвечал на мои письма, брюхатый сивояй. За то, что даже весточки мне не послал за эти годы. Я думала, ты мертв, гниешь в могиле с бубоном чумным на щеке.
- Какие письма? Я не знал, куда ты делась, - на меня резко накатила грусть, и я присел на поваленное дерево. Джессика, чуть подумав, присела рядом. Вроде близко, и в то же время непостижимо далеко от меня. – Куда мне было воронов-то отсылать? Ты не оставила мне ни единой подсказки. Теперь щека болит, и слишком гадко на душе.
- С отцом отправились мы в далекую Испанию, ибо хворь его от старых мест брала и гнев на тебя был сильным. А по приезду запер меня в доме и запретил мне все под страхом наказания. Ни книг, ни прогулок, ни друзей, - ответила она, вздохнув. – Как только добралась я до курьера, когда он меня за дрожжами на рынок послал, так сразу тебе отправила письмо. И так и не дождалась ответа.
- Вестимо, что не дождалась, - буркнул я. – Меня спустя неделю рыцарю продали, как раба. И стал я его оруженосцем. Вот и скитался по всей Франции, попутно обижаясь на тебя.
- Дурак.
- Змея чернявая, в обличье девы сладкой.
- Ты должен был надеяться и ждать.
- О, женщины. Всегда бредова ваша логика, как и её узел, что между ног храните, - фыркнул я, заставив Джессику рассмеяться. Но я еще дулся на неё. И щека болела. Она придвинулась ко мне ближе и осторожно взяла за руку.
- Я каждый день смотрела на дорогу, - сказала она. – Письмо ответное ждала. Любую весть. Но дождалась лишь пыль и вонь орущих мулов.
- А я проклятья посылал твоему отцу, - честно сказал я. – Каждую ночь желал, чтобы его Джулиус отсох, и ему нечего было бы душить. Желал, чтоб аспиды его искусали за жопу и умер он в корчах, за то, что тебя у меня забрал. Желал, чтобы жернов ему на ногу упал и раздробил бы ему все кости, калекой сделав.
- И ты ни разу не молился? – удивилась она, перебив меня.
- Молился однажды. Молил о счастье для тебя, дурная баба, - я потер щеку и невесело усмехнулся. – Ну а потом у нас с Богом как-то не заладилось. Но сейчас вижу, что не зря все было. И сиятельный граф, похоже, был Небом мне послан, чтобы я тебя в итоге нашел.
- А где твой сиятельный граф? И почему ты королеве служишь?
- Долгая история, - ответил я. - А как у тебя вышло на службу к испанке устроиться?
- Долгая история. Я скучала, Матье, - сказала она, прикасаясь к моей щеке.
- И я скучал, Джессика, - сказал я. Щека болела. Но уже не так сильно.
Мы сидели, как в старые времена, в лесу возле Песькиного Вымени. Сидели и болтали, держась за руки, смотрели на Луну, скорбно смотрящую на нас в ответ сверху. Делились мыслями и молчали. Молчала Джессика, слабо проводя своими пальцами по моей ладони. Молчал я, украдкой вдыхая запах её волос. И снова были разговоры. И снова было молчание.
- Это не рука Её милости, - сказал я, рассматривая письмо, которое швырнула королева Маргарита на стол. – Похоже, конечно, но нет. Завитушки не там стоят и духи королевы не так пахнут.
- Откуда ты знаешь? – тихо спросила Джессика, а мне почудилась угроза в её голосе. Словно кто-то занес над моей мужественностью острый топор. Опустится он или нет, зависело от ответа.
- Я при королеве недолго, но знаю, как она пишет, - ответил я. Топор исчез, но его холодный блеск все еще присутствовал, хоть и незримо. – Подделка это, несомненно. Не станет благородная дама называть свою благородную сестру «отвратительной фолликулярной сукой» и «отвисшим придатком лепрозных мудей».
- Уверен?
- Истинно так. Её милость, даже в крайнем гневе, говеху смрадом величает. А тут явно кто-то слишком возвышенный поработал, - кивнул я, изучая письмо, сплошь состоящее из отборной ругани в адрес испанской королевы. – И это в ответ пришло? А что было в том письме, что твоя королева послала?
- Мелочь. Просила она встречи, дабы забыть былые обиды, но получив это послание, ядом преисполнилась и велела войско собирать, - сказала Джессика, задумчиво смотря на письмо.
- Не удивительно тогда, - сказал я. – Но Её милость откажется письмо это читать. Я дважды пытался его ей подсунуть, но она обругала меня и плетью по спине дала.
- Больно было?
- Не то чтобы очень. Скорее обидно. Теперь же вижу, что потребно ей увидеть его. И с сестрой наедине все споры решить, - Джессика покачала головой, а я с ней согласился. – Истинно так. Трудно это будет сделать, но это единственный выход.
- Действует тут великое зло, Матье.
- Ну, это ты лиха хватила, красавица, - улыбнулся я. – Герцог Блядская рожа на великое зло не тянет. Скорее низкое зло без мудей. Ну, или с мудями, но покрытыми гангреной. Как по мне, он просто мерзопакостный свинорылый клоп, сосущий у Её милости кровь. Великое Зло не задрачивается глупыми отравлениями. Ему подавай закуску побольше.
- Вижу я, что поднаторел ты в ругательствах отборных, - улыбнулась она.
- У меня был хороший учитель, - Джессика покраснела и тут же переменила маску, на нечто грустное и задумчивое.
- Они – марионетки в руках Зла. Зло дергает их за ниточки и заставляет тоже зло творить, - сказала она, наконец. – Давно бы уже помирились и ездили с подарками друг к другу.
- Так и есть. И надобно им самим это увидеть и принять.
- Но как это сделать? – спросила Джессика, заглядывая мне в глаза.
- Есть один отчаянный план, - сказал я, вытаскивая из кармана два пузырька, данным мне лукавым духом.
Часть девятая.
Софи я нашел рано утром на кухне, где девушка заваривала травяной отвар для королевы самостоятельно и никому не уступая этого права. Она мне мило кивнула, а потом, сцедив мелкие травинки, попавшие в отвар, перелила его в серебряный кубок и закрыла его крышкой. Я с интересом смотрел за её манипуляциями и даже попытался пошутить. Причем неловко, за что, чуть было, не был облит таинственным отваром.
- Жалко на плутов его тратить, - фыркнула Софи, демонстративно задевая меня плечом и направляясь к двери из кухни. – Ничуть не похоже на пьяную мочу.
- Прости, - сказал я, виновато потупив глаза. – Не знал с чего разговор начать. А кстати, зачем тебе все эти предосторожности и зырканье глазами во время готовки? Я думал, у Её милости едок есть, который на отраву все проверяет.
- Был. Вчера поперхнулся котлетой, посинел лицом и обгадился, - поморщилась девушка. – На третью стражу это случилось.
- Интересно, - задумчиво ответил я, придерживая дверь и пропуская в коридор Софи. – Думаешь, его отравили?
- На отраву не похоже. Котлета эта не для Её милости была приготовлена, а для слуг. Вот едок ей и подавился ночью, когда вернулся после амуров с сеновала, - я вспомнил едока – хилого, прыщавого парнишку с плохими зубами – и кивнул, принимая его амурность за проявление высшей воли. – А все отвары я сама Её милости готовлю. Как и чай, и кофе, и вино.
- А еду? – мотнул я головой. – Тоже ты?
- Нет, - улыбнулась Софи. – Повар. Его Её милости еще король подарил, до того, как его утром на девке срамной нашли с языком черным. Повар этот мастер своего дела и когда для Её милости готовит, всех выгоняет прочь. И магистра, и светлейшего герцога тоже.
- Непонятно тогда, зачем Её милости едок, раз тут все так серьезно, - хмыкнул я, потеряв логическую нить, но Софи довольно быстро вернула её в мои руки.
- А чего тут непонятного, - сказала она. – По этикету положено, чтобы едок пробовал еду монархов первым. Представляешь, какой казус, Матье? Подавиться котлетой, а не ядом.