Как ни противно было слушать подробности сексуальной жизни родителей, вернее, полного отсутствия таковой, он случайно стал свидетелем разговора. Приходилось молчать и терпеть.
– Прелесть новизны в том, – парировал Джек, – что ты как не можешь отряхнуть прах прошлого с ног своих.
Они принялись швыряться оскорблениями. Оба так зациклись на желании уберечь себя от боли, что не обращали внимание на раны, наносимые друг другу. Зато Дин все замечал. Он спустился со стремянки и покачал головой.
Правда, его собственная жизнь – настоящий кошмар, зато отчетливо понимает, как развести руками чужую беду и утихомирить родителей.
– Для меня очень важно, чтобы вы действительно помирились, и, если можно, перестали ненавидеть друг друга, – начал он. – Но это не ваша проблема, а моя. Понимаю, вы не хотите, чтобы я считал себя вашей совместной ошибкой. Но мне надоело видеть, как вы ссоритесь и скандалите, стоит мне очутиться поблизости.
Детская уловка, и Блу сразу же просекла бы правду, но она сидела в тюрьме за кражу колье, которое подложила Нита сумку, а эту парочку пожирали угрызения совести.
– Ошибка? – вскричала Эйприл, роняя кисть. – Как ты можешь думать такое?
Джек спустился вниз и стал рядом с ней. Теперь эти выступали единым фронтом.
– Ты был не ошибкой, а чудом, – заверил он.
Дин растер пятно краски по руке.
– Не знаю, Джек. Когда твои родители терпеть не могут друг друга…
– Но это вовсе не так, – резко перебил Джек. – Даже в худшие времена такого не случалось.
– Тогда – возможно, а вот сейчас... – Дин снова попытался стереть краску. – Судя по тому, что я наблюдал… не важно. Мне не следовало бы задаваться этими вопросами. Я буду доволен тем, что имею. И когда станете приходить на мои игры, постараюсь рассадить вас по разным концам стадиона.
Блу только закатила бы глаза к небу, но Эйприл судорожно прижала руку к груди, оставив на футболке мазок краски.
– О, Дин, тебе ми к чему разлучать нас. Все не так, как кажется.
Дин поспешно изобразил недоумение.
– И что это значит? Может, объясните сами, потому что я окончательно сбит с толку. Есть у меня семья или нет?
Эйприл сорвала косынку.
– Я люблю твоего отца, каким бы глупым это ни казалось. Любила тогда и люблю сейчас. Но это еще не означает, что он может появляться в моей жизни и исчезать, когда ему вздумается.
Она казалась скорее воинственной, чем любящей, и Дин не удивился, когда оскорбленный Джек пошел в атаку:
– Если любишь меня, почему выставила все иголки и упрямишься, как ослица?
Старик никак не мог найти подходящего тона и, похоже, готов все испортить! Поэтому Дин торопливо обнял мать за плечи.
– Потому что она покончила с одноразовыми отношениями, а ты, собственно, только это и предлагаешь, верно, Эйприл? Бьюсь об заклад, ты пригласишь мать на ужин раза два, а потом забудешь о ее существовании.
– Бред собачий! – взорвался Джек. – И хотел бы я знать, на чьей ты стороне.
Дин призадумался.
– На стороне матери, – наконец объявил он.
– Спасибо, сынок! – вознегодовал Джек и повелительно кивнул в сторону дома: – Знаешь, убирайся-ка и ты тоже. Нам с матерью нужно кое-что уладить.
– Да, сэр.
Дин схватил бутылку с водой и удрал. Ничего, ему до зарезу нужно побыть наедине с собой.
Джек тут же стиснул руку Эйприл и толкнул в сарай, подальше от посторонних глаз. Он весь горел, и не только от полуденной жары. Горел от угрызений совести, сознания собственной вины, страха, похоти и... надежды.
В пыльном сарае все еще слабо пахло сеном и навозом. Он прижал Эйприл к стене.
– И не смей говорить, что мне от тебя ничего не нужно, кроме секса. Слышишь?
Он встряхнул ее за плечи.
– Я люблю тебя! Да и как можно тебя не любить! Мы уже почти одно целое. Я вижу свое будущее только с тобой. И думаю, что тебе следовало дать мне возможность все обдумать самому, вместо того, чтобы убеждать нашего сына, что его отец – слизняк.
Но Эйприл не позволила себя запугивать.
– И когда ты понял, что любишь меня?
– Вот сейчас. В эту минуту, – честно ответил он и, заметив ее скептический взгляд, добавил: – Может, не в первую ночь. Может, не сразу.
– Как насчет вчера?
Он хотел солгать, но не смог.
– Сердцем я это сознавал, а вот разум... не хотел смириться.
Он осторожно провел по ее щеке костяшками пальцев.
– Ты оказалась храбрее меня. И стоило тебе сказать вслух эти три слова... показалось, что вдруг треснуло большое яйцо, и я смог увидеть, что находится внутри.
– И это...
– Сердце, полное любви к тебе, моя сладкая Эйприл.
Голос Джека прерывался от переполнявших его эмоций, но Эйприл не смягчилась.