Персонал гостиницы был идеально вышколен, и поэтому портье глазом не моргнул.
– К сожалению, у нас много постояльцев, и номер-люкс уже занят.
– Занят? – протянула Бобри. – Неужели эти ужасы никогда не кончатся?
Портье с несчастным видом уставился в компьютер.
– Боюсь, осталось всего два номера. Один, полагаю, вполне вас удовлетворит, но второй подготовлен к ремонту.
– Черт с ним. Малышка не откажется там переночевать. Надеюсь, вы успели вывести кровавые пятна с ковра. Кроме того, порнозвезды способны спать где угодно. И я не шучу. Где угодно.
Он веселился от души, но портье был слишком хорошо натренирован, чтобы улыбнуться.
– Мы, разумеется, сделаем вам скидку.
Блу небрежно оперлась о стойку.
– Наоборот, удвойте цену, иначе он оскорбится.
Как только все было улажено и Дин сумел заверить портье, что его спутница несет чушь, они направились к лифту. Не успели двери закрыться, как Бобри уставилась на него. В леденцовых глазах цвета незрелого винограда светилась сама невинность.
– Те типы, что подошли к вам, знали ваше настоящее имя. Понятия не имела, что в мире столько геев.
Он нажал кнопку лифта.
– Честно говоря, я немного играю в профессиональный футбол под своим настоящим именем. Конечно, все это несерьезно. Чтобы занять время. Только до тех пор, пока не начну свою карьеру в кино.
Физиономия Бобри приняла преувеличенно почтительное выражение.
– Bay! He знала, что профессиональным футболом можно заниматься несерьезно.
– Не хочу тебя обидеть, но ты не слишком много знаешь о спорте.
– Все же... Гей – и футболист? Трудно представить.
– О, нас там целая толпа. Возможно, добрая треть НФЛ.
Он ждал, что она назовет его лжецом, примется разоблачать, но Бобри не спешила закончить игру.
– – А люди еще считают педиков бесчувственными! – покачала она головой.
– Мы просто не показываем свои переживания.
– Я заметила, что у вас уши проколоты.
– Грехи молодости.
– Хотели повыпендриваться, верно? Выставить напоказ свои денежки?
– По два карата в каждом ухе.
– Клянусь, вы все еще иногда их надеваете.
– Только, если день был урожайным.
Двери лифта разомкнулись. Они пошли по коридору. Дин отметил, что для такой малышки шаг у Бобри достаточно широк. Он не привык к миниатюрным женщинам... впрочем, женщиной ее трудно назвать, несмотря на задорные маленькие грудки и его упорную эрекцию.
Их номера оказались рядом. Он открыл первую дверь. Чистенько, но немного мрачно и без особых излишеств.
Она протиснулась мимо.
– В обычных обстоятельствах я предложила бы бросить монетку, но поскольку платите вы, это будет несправедливо.
– Ну, если ты настаиваешь...
Она взяла рюкзак и снова попыталась его отшить.
– Лучше всего я рисую в естественном свете. Подождем до завтра.
– Не знай я тебя лучше, вполне бы мог предположить, что ты боишься остаться со мной наедине.
– О'кей, заметано. Но что, если я случайно встану между, вами и зеркалом? А вдруг вы прибегнете к насилию?
– Увидимся через полчаса, – ухмыльнулся он.
Зайдя в номер, он включил телевизор, где как раз передавали последний тайм игры с « Буллз», стащил ботинки и разложил вещи. У него уже имелось столько своих портретов, снимков и зарисовок, что он не знал, куда их девать, но дело было не в этом.
Он выхватил из мини-бара пиво и банку с арахисом. Аннабела как-то предложила ему послать матери те снимки, которые годами публиковались в гламурных журналах, но он посоветовал ей заниматься своими делами и не лезть в чужие. Потому что никому не позволял совать нос в сложные отношения со своей семейкой.
Дин растянулся на кровати в джинсах и белой рубашке с белым узором от Марка Жакоба, присланной ему пиар-отделом дизайнера пару недель назад.
«Буллз» попросили тайм-аут.
Еще одна ночь, еще одна гостиница...
Дин владел двумя кондоминиумами в Чикаго: один почти рядом с озером и другой – в западном предместье, неподалеку от административного здания «Старз», на случай, если ему надоедало торчать в пробках по дороге к городу. Но поскольку Дин вырос в спальнях пансионов и интернатов, ни одна квартира не казалась ему настоящим домом.
Спасибо мамочке.
Теннессийская ферма имела историю и глубокие, надежно вросшие в землю корни. То есть все, чего ему недоставало. Обычно он не был столь импульсивен, чтобы покупать дом вдали от океана. Дом с сотнями акров земли обязывал к постоянству, которого он не знал и к которому не был готов. Все же дом предназначен исключительно для отдыха. Если ферма ему не понравится, ее всегда можно продать.