Дин как раз закончил обозревать маловпечатляющий пейзаж; коллекцию мусорных ящиков и высоковольтных проводов, когда она снова выступила на крыльцо с охапкой одежды в руках.
– Жена Бена порезала руку, и ему пришлось везти ее в приемный покой. Поэтому она не заехала за мной. К сожалению, я не могу сама вылезти из этой штуки.
Она мрачно оглянулась на коренастого парня.
– А я отказываюсь позволить профессиональному секс-извращенцу расстегнуть молнию.
Дин улыбнулся. Кто знал, что в альтернативном образе жизни будет столько преимуществ?
– Рад помочь.
Они обогнули здание. В боковой стене виднелась металлическая дверь с облупившейся краской и выцветшим силуэтом бобра с бантиком между ушами. Внутри оказался не слишком чистый, но все же приемлемый туалет с одним унитазом, белыми кафельными стенами и засиженным мухами зеркалом над раковиной. Пока она оглядывалась в поисках места, куда бы можно было пристроить одежду, он опустил крышку унитаза, и – из уважения к своим «голубым» собратьям – прикрыл ее парой бумажных полотенец.
Она положила одежду и повернулась к нему.
– Там сзади молния.
Здесь в душной тесноте костюм бобра вонял еще хуже, чем раздевалка. Но Дин, как ветеран многолетних упорных тренировок, не обращал внимания на подобные мелочи: бывало и хуже. Куда хуже.
Несколько прядок влажных, по-детски тонких волос выбились из уродливого подобия конского хвостика, и он отвел их с шеи, молочно-белой, если не считать едва заметной светло-голубой венозной дорожки.
Пришлось долго шарить в спутанном меху, пока Дин не нашел молнию. Он чертовски хорошо поднаторел в раздевании женщин,но стоило спустить язычок на дюйм, как его заело. Дин освободил зубчики молнии от застрявших ворсинок, но через секунду все повторилось сначала. Так оно и шло: прогресс в один-два дюйма, пауза, попытки развести половинки костюма, чтобы обнажить все расширяющийся клин белоснежной кожи, и чем дольше длилась процедура, тем менее «голубым» он себя ощущал.
Дин попытался отвлечься беседой:
– Интересно, что меня выдало? Откуда вы узнали, что я гей?
– Боюсь оскорбить вас, – пропела она с деланным сочувствием.
– Наоборот, мне станет легче на душе.
– Вы здорово накачаны, но все это фальшивка! Такого просто не может быть.
– Но многие мужчины занимаются в тренажерном зале, – возразил он, противясь желанию подуть на ее влажную кожу.
– Да, но у какого нормального парня не остается при этом шрама на подбородке или горбинки на носу? Не с вашим точенымпрофилем об этом рассуждать.
А тут она права. Лицо Дина оставалось абсолютно гладким. Ни одного рубчика, ни малейших следов яростных схваток, чего не скажешь о плече.
– А волосы?! Густые, блестящие, светлые. Чем вы их сегодня обрабатывали? Нет, не говорите, я и без того ощущаю себя полнейшим ничтожеством.
Дин мысленно пожал плечами. Сегодня утром он вымыл волосы шампунем. Только и всего. Правда, хорошим и дорогим, но все же шампунем.
– Все дело в прическе, – заверил он. И действительно, стригся он у стилиста Опры[5].
– Но ваши джинсы уж точно не из «Гэп».
– Верно.
– И на вас пидорские ботинки.
– Ничего подобного! Я заплатил за них тысячу двести баксов!
– Именно! – торжествующе воскликнула она. – Какой нормальный мужик отдаст столько зелени за ботинки?!
Даже столь пренебрежительный отзыв о его обуви не смог расхолодить Дина, потому что он как раз добрался до ее талии, и, как и предполагал, лифчика на ней не было. Хрупкие позвонки терялись в спутанных ворсинках искусственного меха, как изящное жемчужное ожерелье, исчезающее в пасти снежного человека. Пришлось призвать на помощь немалую силу воли, чтобы не просунуть руки в разрез и не проверить, какие сокровища скрывает Бобри.
– Почему так долго? – буркнула она.
– Молния то и дело застревает,– мрачно объявил он, поскольку покрой его джинсов отнюдь не был призван вместить то, что им теперь приходилось вмещать.
– Если считаете, что сможете сделать это быстрее, попробуйте. Здесь ужасно жарко.
– И не говорите.
Последний рывок, и молния наконец раскрыта до конца, то есть на добрых шесть дюймов ниже ее талии. Он успел заметить изгиб бедра и перечеркнувшую его узкую полоску ярко-красного эластика.
Бобри отстранилась и, повернувшись к нему, поспешно скрестила руки на груди, чтобы костюм не разошелся.
– Теперь я сама.
– О, пожалуйста! Можно подумать, под этим мехом скрывается что-то достойное внимания!
Уголок ее губ дернулся. Не понять, в чем причина: то ли от смеха, то ли от раздражения.