Раз уж я так разговорилась, то скажу еще кое-что. Не могу судить о других областях знания, но в том, что касается философии, у меня нет никаких сомнений — в вашем Университете собраны самые светлые головы, какие способна произвести раса Человека.
— Очень приятно слышать из ваших уст столь лестные отзывы о нашей деятельности, — самодовольно откликнулся Браннет.
— Отнюдь, — невеселая улыбка появилась на губах Белор Териол, — я нахожу вашу деятельность бесполезной и крайне вредной.
— Что?! — ученые мужи так и подскочили, правда, скорее от удивления, чем от гнева.
— Никогда мне еще не доводилось видеть столь вопиющего расточительства столь огромного потенциала, — спокойно продолжала профессор Териол. — Мне кажется настоящим безумием, что раса, создавшая Мир Аристотеля, с чванливостью непроходимых невежд заставляет работать его впустую.
— Профессор Териол, — Браннет с трудом сохранял самообладание, — потрудитесь объясниться!
— Попробую, — ответила философ, — хотя ни к чему хорошему это не приведет. Но кто знает, вдруг вы согласитесь со мной и ситуация изменится к лучшему.
— Давайте попробуем и посмотрим, что из этого выйдет, — примирительно предложил Хиллиэр.
— Так я и сделаю, — кивнула головой Белор. — Но позвольте мне сначала спросить вас кое о чем.
— Мы вас слушаем, — надменно провозгласил Браннет, скрестив руки на груди и вскинув голову.
— Профессор Браннет, как относится ваш факультет философии к трудам Фомы Аквинского?
— В свое время авторитет этого первобытного философа был неоспорим, но сейчас это имя, разумеется, полностью дискредитировано, — процедил Браннет.
— Дискредитировано, — тихо отозвалась Белор. — Вы имеете в виду религиозные аспекты его учения?
— Да.
— В том числе и положение о Первопричине?
— Разумеется. Это положение давно уже опровергнуто математикой, а именно, существованием отрицательных и дробных чисел, и…
— Да-да, конечно, — прервала его Белор. — А что вы скажете о Платоне?
— Платон обязателен для изучения. Как первый из великих философов Человека.
— Далеко не первый, — возразила Белор. — Но не будем сейчас вступать в дискуссию.
— Так или иначе, но наши студенты изучают его труды. Хотя воззрения Платона также многократно опровергались и в теории, и на практике. Как вы, наверное, знаете, всего пару столетий назад его последователи организовали на Боните свою колонию в полном соответствии с идеями платоновской Республики, но попытка с треском провалилась. Колония просуществовала всего лишь несколько лет.
— Слишком много философов и слишком мало дворников — вот что такое этот эксперимент, — сухо заметила Териол. — А что вы скажете о работах Бракстока с Канфора VII?
— Но ведь это же не человек! — возмутился Браннет.
— И по этой причине его взгляды на Вселенную менее интересны?
— Конечно, нет, — поспешил исправить положение Хиллиэр. — И у нас немало курсов, посвященных именно философии чужаков.
— Ой ли? И как много, позвольте спросить?
— К сожалению, у меня с собой нет нужных записей, но поверьте, достаточно.
— Я потрудилась прочесть учебное расписание. Семнадцать курсов. Всего семнадцать из шести сотен.
— Не понимаю, к чему вы клоните, — холодно сказал Браннет.
— Все очень просто. Я просмотрела несколько работ, представленных на соискание ученой степени. И они мне очень не понравились.
— Но я как будто слышал, что вы считаете наших слушателей исключительно одаренными людьми, — возразил Хиллиэр.
— И я действительно так считаю, — грустно улыбнулась Белор.
— Тогда я вас не понимаю.
— А мне кажется, понимаете. Я просмотрела пятнадцать работ. Семь из них посвящены этике взаимоотношений Человека с чужаками. Еще в трех анализируется связь Человека с созданной им промышленностью. Остальные пять содержат попытки оправдать некоторые не слишком красивые военные и экономические аспекты деятельности Монархии.
— Вы хотите сказать, Содружества, — мягко поправил ее Хиллиэр.
— Я сказала то, что хотела сказать. И еще, я совершенно точно знаю, что именно не понравилось мне во всех работах. Господа, случайно или по чьему-то злому умыслу над философией нависла страшная опасность. Она вот-вот превратится в одну из политических наук.
— Чепуха, — насмешливо отозвался Браннет. — Как может мыслитель вашего ранга делать столь смелые выводы из столь скудных данных?!
— Если остальные работы, представленные за последние год-два, существенно отличаются от тех, что мне попались, то я с радостью возьму свои слова обратно. Но боюсь, этого не случится. И потому я не на шутку встревожена. За примерами далеко ходить не надо: стоило мне только упомянуть о Фоме Аквинском, как тут же раздались разглагольствования о математическом опровержении его учения. Но ведь математика тут совершенно ни при чем! Существует или нет связь между причиной и следствием во Вселенной? Если да, то существует ли первопричина всего сущего? И не говорите мне об отрицательных числах и прочей ерунде. Мне нет дела до того, расширяется Вселенная или сжимается. Я хочу знать, существует ли какая-то сила, что привела этот мир в движение? Фома Аквинский пытался ответить на этот вопрос, исходя из своего опыта, своей веры и своих знаний. А вы пытаетесь ответить на него с помощью математики и космологии. Ваши «ответы» не имеют к поставленной проблеме никакого отношения.
Платон предложил свою утопическую Республику, положив в ее основу набор идеалистических этических императивов. А вы считаете его учение архаичным только потому, что жалкая горстка разочаровавшихся радикалов-болванов не смогла реализовать великую идею на практике. По-моему, факультет философии, отрицающий работы Платона на основании того, что случилось в какой-то там колонии, демонстрирует свою полную несостоятельность. И страдает при этом вовсе не Платон.
Что же касается Бракстока, то он, или, вернее, оно подарило миру самый сильный из когда-либо существовавших этических аргументов в пользу существования божественного начала. Правда, вряд ли хоть один человек станет молиться такому Богу, но от этого идеи Бракстока не становятся менее важными.