Михал наклонился и осторожно промокнул пот на лбу умирающего.
— У вас жар. Могу я чем-нибудь облегчить ваши страдания?
— Для начала закройте свой лживый рот.
— Что вы имеете против меня? — растерянно спросил Михал. — Ведь я хочу помочь вам.
— Тогда убирайтесь отсюда.
Старик прикрыл глаза и замер. Михал раскрыл одну из своих книг и начал читать вслух молитву раскаяния.
— Надеюсь, вы делаете это ради себя, — старик снова открыл глаза. — Я ничего не имею против того, чтобы немного пободрствовать, но, будь я проклят, если стану молить Бога о прощении.
— Вы действительно будете прокляты Господом, если я не стану этого делать, — смиренно ответил Михал. — Пожалуйста, позвольте мне помочь вам тем единственным способом, который мне известен. Возможно, вам спасение вашей души безразлично, но для меня это очень важно.
— С какой стати? — прохрипел умирающий. — Меня же не заботит ваша душа.
— Я стал священником для того, чтобы служить людям. Это единственная цель в моей жизни, и она дарит мне величайшую радость.
— Тогда мне вас жаль. Жаль гораздо больше, чем вам меня.
Старик снова закрыл глаза. Его дыхание выровнялось, хотя по-прежнему оставалось очень слабым. Судя по всему, больной заснул.
Отец Михал вздохнул. Ему казалось, что нет никакого смысла оставаться здесь, — старик не нуждался в его утешении. Но миссия, возложенная на него Богом, не становилась от этого менее важной. Глядя на умирающего, он размышлял о том, почему с таким трудом возрождается вера. Когда-то, давным-давно, религию сгубило огромное количество догм. Постепенно Человек научился летать, жить под водой, научился управлять окружающей средой и своей судьбой, и со временем все больше незыблемых прежде догматов становились ненужными. Основные религиозные положения явно устарели, и когда Человек достиг звезд и занялся тем, что раньше считалось уделом Господа, его вере в Бога пришел конец. Конечно, религия — это нечто большее, чем просто набор ритуалов и норм. Она дарила утешение угнетенным и уверенность слабым, обещая, что наступит день, когда в мире воцарятся добро и справедливость. Но в те времена Человек был на гребне успеха, он правил Галактикой и не нуждался ни в утешении, ни в обещаниях. Но потом все изменилось.
Однако и теперь, грустно подумал Михал, Человек вовсе не спешит в объятия Господа. О да, он готов верить в Бога, но при этом не собирается уступать даже в малом. Михалу, несмотря на молодость, довелось немало повидать: бедность и богатство, жадность и вожделение, гордость и смирение, жестокость и благородство. Только одного он не видел никогда за стенами своей семинарии — Человека, молящего Господа о прощении за грехи своей расы. Любовь, самопожертвование, неистовая вера — для всего находилось место в душе Человека, для всего, кроме раскаяния.
Но разве это причина для того, чтобы отказать ему в спасении? Ведь в конце концов Человек остался тем, кем был с самого своего рождения, — диким зверем, верным своей природе.
Таким его создал Бог, а значит, в том есть какой-то смысл. И Бог должен любить его так же, как и всех прочих своих тварей.
Михал покачал головой. Нашел время философствовать. Он священник и должен исполнить свой долг перед, ближним. И если его заблудшая и униженная паства не желает покаяться, то задача становится труднее, и только.
Сзади послышался шум, и Михал обернулся. В дверях стояла девушка лет шестнадцати, в руках она держала плетеную корзину.
— Он уже умер? — спокойно спросила она.
— Бог мой, что за бездушный вопрос! — возмутился священник.
— Бездушный? Скорее практичный. Я принесла ему поесть. Если старик умер, то еда ему уже не понадобится. Нам самим едва хватает.
— Понятно. — Про себя же Михал подумал, что вряд ли такое объяснение можно счесть извинением. — Он спит.
Девушка поставила корзинку на пол рядом с больным.
— Меня зовут Пилар, — сказала она. — Это мой дядя.
— Я отец Михал, — священник протянул руку.
— Новый священник? — Девушка пожала руку. — Вы давно здесь?
— Прибыл сегодня утром, — ответил Михал. — И большую часть этого дня пытался понять, как вы можете жить в таких условиях.
— У нас нет выбора, — равнодушно откликнулась девушка.
— Не могли бы вы, пока он спит, показать мне вашу деревню? — попросил он. — Я здесь ничего еще не видел.
— Хорошо, — она кивнула головой. — Хотя здесь особо не на что смотреть.
Они вышли под испепеляющие лучи гигантского солнца, и священник снова поразился царящей вокруг нищете. Этот некогда райский уголок трудно было назвать даже трущобами.
«Интересно, — горько усмехнулся он про себя, — если в будущем какие-нибудь неведомые исследователи найдут здесь следы Человека, то что они подумают о нас? Вряд ли им придет в голову, что это несчастное и убогое существо когда-то являлось полновластным господином Галактики».
— Как долго вы собираетесь пробыть здесь, отец Михал? — спросила девушка, когда они брели мимо полуразрушенных домов.
— До тех пор, пока не получу другого назначения. Неделю или всю жизнь.
— Ну что ж, здесь вы без труда найдете работу.
— Надеюсь, этого не случится.
— Как это? — удивилась Пилар.
— Священники похожи на врачей. Ничто не делает нас такими счастливыми, как отсутствие пациентов.
— Ну, здесь вам вряд ли повезет. Империя разрушена, и память о былой силе и славе Человека постепенно превращается в дым.
Мы живем словно дикие звери на одних планетах и загнаны в гетто на других. Пока положение вещей не изменится, ваши дела будут идти очень неплохо.
— Мы не кормимся человеческими несчастьями, — мягко заметил Михал. — Мы боремся с ними.
— Но ведь вы не станете бороться с пустотой, — рассмеялась Пилар, — это как флот без противника. И именно такие люди, как мы, обеспечивают вас работой.
— Поверь, Пилар, тот день, когда нищета и страдания останутся в прошлом, станет счастливейшим днем в моей жизни.
— А чем же вы тогда займетесь?
— Стану днем и ночью славить Господа нашего за его доброту.
— Вот как? А сейчас вы, должно быть, днем и ночью проклинаете его за жестокость?