Мои сенсорные возможности неизвестны широкой публике, я не распространяюсь. Это им аукнется.
Грязь на одежде, небольшая боль от падения. Как они так заставили меня врасплох? Я был слишком беспечным, полагаясь на фон своей Семьи? Или это новый уровень силы лишней уверенности мне придал?
Какие-то креветки чуть не отпинали меня на задворках Сейретей. Чувство унижения холодной липкостью захватывает мой разум. Утирая лицо, я замер.
…как и твою подружку. Это он сказал?
- Касуми, - прошептал я, срываясь в сюнпо.
***
Ночь.
Частная клиника Четвертого Отряда – «Зеленая волна».
Большое трехэтажное здание с широкими окнами, двор закрыт высоким забором, давая пациентам как места для прогулок, так и уединение от взглядов с улицы.
Сейчас там, на втором этаже в самой дорогой палате лежит после операции Ода Касуми. Почему-то отсюда, снаружи, окна ее комнаты кажутся мне самыми темными из всех.
В ночной тишине, возле скамейки стоят двое. Я и Генгоро Орабара.
Я бросаю ему рваную бумагу, записку, найденную на теле Касуми. Мой голос холоднее ночного воздуха.
- Какие еще вам доказательства нужны? Дневники с признаниями? Еще пара трупов?
На записке коряво написано:
«Дворянская подстилка»
Человек-скала прочитал написанное, желваки закаменели, но он не поддался мимолетному гневу.
- Откуда ты это взял?
- Врач отдал. Я встретил его после операции. Я. Не шинигами в роли дознавателя. Которого до сих пор почему-то нет. И не вы.
- Эти вопросы будут решаться на высшем уровне, - успокаивающе показывая ладони, говорит зам. – Виновных накажут. Не влезай, Окикиба. Нам не нужна большая эскалация конфликта, понимаешь?
- Да, я понимаю.
Он удивленно моргнул, потом нахмурил брови.
- Врешь, да?
Молчание служит ему ответом. Молчание и взгляд, в котором нет и капли понимания или теплоты в отношении его и Академии.
Есть только столько обещаний, которым вы можете поверить.
- Окикиба…
- До свидания, заместитель.
Он ничего не сказал, когда я повернулся спиной и пошел в здание. Медик за стойкой проводил меня глазами с мешками под ними, усталыми и безразличными.
Тихое эхо от шагов по лестнице ведет вверх, коридор, дверь, палата… И она.
Щелчок двери за спиной, пара шагов внутрь.
Кровать освещена из-за барьера вокруг нее. Оранжевые стенки медицинского чуда мерно гудят в тишине, прерываясь только тихим дыханием девушки в бинтах.
Руки лежат поверх белого одеяла, от кончиков пальцев до макушки головы все в бинтах. Тело и ноги, шея и лицо, все.
Хотя медики обещают, что шрамов не останется, на нее наложили сейчас больше пяти сотен швов. Переломы, синяки без счета… Касуми пережила самую настоящую пытку наяву.
Если бы я не научил ее сдерживать кровотечение с помощью реацу, уверен, она бы умерла от стольких порезов.
Мои руки сжались в кулаки. Я не успел. Не успел так сильно, что все закончилось еще до того, как я пришел к Хаку.
Касуми с двумя кузенами ходила по городу, когда на них напали на пустыре. Два ее родственника мертвы. А сама она прикончила одну напавшую и, судя по следам крови, сильно ранила еще нескольких.
Ода устроили для ублюдков адскую драку, оставив на месте следы от битвы в виде впадин в земле, огня от Кидо и даже осколки чужих мечей.
Чужая реацу и кровь, осколки асаучи, записка и долбанный труп! Доказательств море.
Что мы получаем в итоге? Пустые заверения. Я так разочарован в Академии сейчас!
Тихая рябь пробегает по барьеру. Касуми простонала сквозь сон и я спохватился, мигом убрал реацу, боясь потревожить ее.
Спать под Кидо она должна еще минимум два дня. Лучше не тревожить целебный сон.
Я верил, что физически она проснется здоровой. Но как на счет психологически?
Не могу не вспоминать Маширо, тогда застрявшую в детстве из-за пережитого. Касуми сильная. Но вдруг это было слишком, даже для нее? Что тогда. Что тогда мне делать?!
Я сел на стул у кровати, поставил локти на колени, а подбородок на кисти, уставившись на лицо в бинтах. Трепещущие длинные ресницы, ровное дыхание. Такая раненная, такая хрупкая. Едва не убитая, потому что…
«Дворянская подстилка»
Зубы скрипнули.
Я никогда еще не чувствовал такой бури злости! И вместе с тем вины.
Глядя на Касуми, у меня слезы на глаза наворачиваются. А вспоминая, кто это сделал, ненависть кипит в груди, мешает дышать, заставляет стискивать зубы.