Большинство людей сразу отвечают на приветствие. Окикиба Ичиро не большинство людей. Ему нравится, чтобы перед ним ерзали, испытывали неловкость, давали карты в руки, порожденные расшатанной эмоциональностью.
Наконец, он насмотрелся. Опустил руки на стол, улыбкой показывает приятное и спокойное выражение лица.
- Так удивительно, - начал он говорить спокойным, уверенным, отлично поставленным голосом. – Не видеть в твоих глазах желания убить меня, сын.
- Не понимаю, о чем ты, - тут же отвечаю.
Он лишь чуть шире улыбнулся на миг, словно забавляясь детской ложью.
- В тебе всегда тлела эта… - шевелит пальцами, подбирая выражение. - Злость на меня. Уверен, что если бы прямо в эту секунду появился убийца и вонзил нож мне в сердце – ты бы тут же ухватился за рукоять.
Отец прикрыл холодные глаза, сделав улыбку более искренней, теплой. Но слова, что льются из его уст еще более холодные.
- …разумеется, чтобы провернуть лезвие в моем сердце. По крайней мере, раньше.
Я кивнул, отвечая:
- Конечно, сейчас я бы так не сделал. Это было бы очень невежливо.
Ичиро открыл глаза, будто бы с предвкушением ожидая, что я скажу. И я не разочаровал. Глядя прямо ему в глаза, говорю так же холодно и безжалостно, как он.
- Сейчас я бы показал воспитание. Сначала поблагодарил убийцу. Снес ему голову за такую наглость. И только потом провернул бы клинок в твоем сердце, мой дорогой отец. Дважды, для верности.
Молчание висит между нами. Уголки губ Ичиро дернулись, он издает смешок, потом второй, из его рта льется негромкий, размеренный смех!
Смех почти невыразительный, не теряющий зрительного контакта, холодный и будто бы тоже рассчитанный посекундно.
Я никогда не слышал его смеха и не видел отца смеющимся. Никогда, ни разу.
Услышав это впервые, я ощутил, как по позвоночнику ползут мурашки, медленно, снизу-вверх, от поясницы до загривка. Еле сдержал желание передернуться.
Это не был страх, просто неприятный, жуткий смех.
Я давно утратил иррациональный страх перед Ичиро. Я знал его, причины страха. Так же знал самого Ичиро, его повадки, как он думает, как он манипулирует. Хотя бы примерно.
Люди не боятся того, что знают и понимают.
Когда-то давно древние люди почитали китов. Они видели их гигантские размеры и почитали китов как морских богов. Приносили жертвы.
А потом, в одну из голодных зим, люди увидели выброшенного на берег кита.
Так люди узнали, что боги тоже смертны.
А потом один из них так отчаялся от голода, что попробовал съесть немного мяса мертвого гиганта.
Так люди узнали, что плоть богов можно есть.
А потом они отправились на своих маленьких суденышках в бурное море, изучили повадки китов, куда и зачем они двигаются, как подплыть к ним. Они узнали их, страх прошел, почтение исчезло. Люди взяли гарпуны. И напали.
Так люди узнали, что их богов можно убить. И они убили своих так сильно почитаемых ранее богов.
Всего лишь маленькая притча. Факт древней истории, который показывает будущим поколениям, что знание дарует свободу в той же степени, что и развращает.
Я освобожден от страха перед Окикибой Ичиро. Потому что я знаю его методы и приемы. Но я так же искушаем их использовать.
Я откинулся на спинку стула, свободно положил руки на подлокотники. Расслабленная поза.
Ичиро перестал смеяться. Я не уверен, какая эмоция мелькнула в его глазах, но то, что она была там, уже удивительно. Почти так же, как его смех.
- Отчеты не лгали, - мягко произносит отец. – Ты и правда вырос. И превратился в прекрасного шинигами.
О, как много появилось во мне желчных мыслей, готовых вырваться наружу, жгли язык! Но я придерживаю их при себе.
Я не ребенок, кидающийся на родителей из-за недостатка любви или внимания. И у меня есть чувство достоинства.
И сила. Источник моей уверенности в себе. Своя сила, заработанная и отточенная годами труда, сражений и столкновений со смертью.
Я предстал перед отцом человеком, который твердо стоит на собственных ногах. Не нуждается в чужом одобрении. А потому я промолчал. Потому что нечего добавить, он был прав.
- Хотя хотелось бы просто поболтать с сыном о жизни, - солгал в лицо Советник. – Я вызвал тебя по более важному делу.
Скрещиваю пальцы на животе, показывая внимание слушать и расслабленность, которую на самом деле не чувствую. Темнота вокруг освещенного стола, подземная тишина, я и отец один на один… Есть отчего чувствовать себя некомфортно.