Однако ж мало-помалу мне надоело, что она изо дня в день заканчивает свои рассказы уклончивым «О-о, я не знаю, как там было дальше» и потирает виски, будто у нее болит голова. Я хотел узнать, как все происходило на самом деле, за пределами немногословных открыток и писем, которые она получала и от которых мне перепадали сущие крохи вроде «Сиднер передает привет» или «Сиднер ходил на рыбалку и поймал огромную рыбу». Я должен был узнать, кто такой я сам, Телемах.
Ах, какая сказка на сон грядущий! Она сидела на краешке моей постели и читала, сперва нерешительно, будто стараясь внушить мне, что это скучно, непонятно и чересчур перегружено трудными словами, но, поскольку я никогда не выказывал признаков усталости, ей оставалось продолжать чтение, до конца.
…Но теперь сокрушает мне сердце
Тяжкой своею судьбой Одиссей хитроумный;
давно он
Страждет, в разлуке с своими, на острове,
волнообъятом
Пупе широкого моря лесистом…[85]
Тут ее глаза наполнялись слезами, и мы держали друг друга за руки, меж тем как светлоокая богиня Афина легко, словно ветер, скользила над водами и беспредельной землею.
Бурно с вершины Олимпа в Итаку шагнула
богиня.
Там на дворе, у порога дверей Одиссеева дома
Стала она с медноострым копьем, облеченная
в образ
Гостя, тафийцев властителя, Ментеса;
собранных вместе
Всех женихов, многобуйных мужей, там богиня
узрела;
В кости играя, сидели они перед входом на кожах
Ими убитых быков; а глашатаи, стол учреждая,
Вместе с рабами проворными бегали: те наливали
Воду с вином в пировые кратеры; а те, ноздреватой
Губкой омывши столы, их сдвигали и, разного
мяса
Много нарезав, его разносили. Богиню Афину
Прежде других Телемах богоравный увидел.
Прискорбен
Сердцем, в кругу женихов он сидел, об одном
помышляя:
Где благородный отец и как, возвратяся в отчизну,
Хищников он по всему своему разгоняет жилищу,
Власть восприимет и будет опять у себя
господином.
В мыслях таких с женихами сидя, он увидел Афину;
Тотчас он встал и ко входу поспешно пошел,
негодуя
В сердце, что странник был ждать принужден
за порогом; приближась,
Взял он за правую руку пришельца, копье его
принял,
Голос потом свой возвысил и бросил крылатое
слово:
«Радуйся, странник; войди к нам, радушно тебя
угостим мы;
нужду ж свою нам объявишь, насытившись
нашею пищей».[86]
С какою же вестью явилась светлоокая богиня: Сиднер жив. Он на пути к дому, и она сказала, что я очень с ним сходен, а я, через Телемаха, рассудительного сына, отвечал:
Все расскажу откровенно, чтоб мог ты всю истину
ведать.
Мать уверяет, что сын я ему, но сам я не знаю
Ведать о том, кто отец наш, наверное, нам
невозможно.
Лучше б, однако, желал я, чтоб мне не такой
злополучный
Муж был отцом; во владеньях своих он до старости б
поздней
Дожил. Но если уж ты вопрошаешь, то он,
из живущих
Самый несчастливый ныне, отец мне, как думают
люди.[87]
вернуться
Гомер. Одиссея. Песнь первая. Перевод В. А. Жуковского.