- Понимаете, вообще-то она не рождественская. Вроде бы и рождественская - и нет. Скорее она как бы наводит на мысль о Рождестве...
- Она про любовь?
- Да.
Клара напела еще одну песню Шуберта, опять не угадала и в конце концов поднялась из-за рояля.
- На свете столько песен о любви, - сказала она.
- Я знаю, но эта совсем особенная.
- А свою подругу вы не могли бы привести? Вдруг она вспомнит.
- Нет, нет, - сказал он. - Мне бы хотелось обойтись без нее.
Они пошли вниз, и по дороге он несколько раз поблагодарил ее.
- Вы чудесно поете, - сказал он. - Вам бы эта песня понравилась.
- Приходите, если вспомните мелодию или слова, - сказала она. - Мне бы услышать хоть несколько тактов.
Он нервно затеребил зонт, поспешно надел шляпу, тут же снял и поблагодарил Клару. Потом снова надел шляпу и снова приподнял ее. Выйдя на улицу, он резко раскрыл зонт, налетел ветер, молодого человека крутануло на мокром асфальте и унесло в темноту.
Весь вечер моросил дождь, то и дело заходили покупатели и стряхивали мокрые шляпы на лакированные рояли. Клара обслуживала их, но все время думала о песне, которую не мог вспомнить молодой человек. В голове вертелись мелодии Шуберта, переплетаясь с мелодиями рождественских гимнов, доносившихся из кабинок для прослушивания и, когда пришла пора закрывать магазин, она вздохнула с облегчением.
Эффи носилась по дому в одном белье, готовясь к вечеру.
- Ты что, всерьез решила не ходить? - спросила она Клару.
- Кому я там нужна? Да мне и самой у них скучно.
- Они к тебе хорошо относятся.
- Ничего не могу поделать. Я еще в прошлом году решила. Ни для них, ни для меня никакого удовольствия.
- Не выгорит. За тобой приедут, можешь не сомневаться.
В восемь вечера Эффи с отцом и матерью укатили на машине к Уильямсонам. Клара прошла через магазин, открыла дверь и выпустила их на улицу.
- Звезды высыпали, - сказала мать. - Похолодало. Клара постояла на пороге, глядя на звезды, и решила, что в самом деле подмораживает.
- Ты все же давай собирайся, - крикнула из машины Эффи. - Сама знаешь Уильямсонов. - И она так звонко и заразительно рассмеялась, что отец с матерью тоже не смогли удержаться от смеха.
Когда машина тронулась, Клара закрыла дверь и отключила звонок. Потом поднялась наверх, переоделась в халат и снова задумалась о песне, которую пытался найти молодой человек. Сев за рояль, она тихонько напела несколько мелодий.
В девять часов послышался стук в окно со стороны переулка и голос Фредди Уильямсона.
- Это кто к кому не желает ехать? - гудел он. - А ну открой окно.
Она подошла, отдернула штору и посмотрела вниз.
На тротуаре стоял Фредди Уильямсон и целился в нее шоферской перчаткой.
- Одевайся! И поживей! - крикнул он. Она открыла окно.
- Тихо, Фредди. Люди услышат.
- И пусть слышат. Кто к кому не желает ехать? Я и хочу, чтобы слышали. - Он запустил по окну перчаткой. - Все просто-напросто возмущены. Одевайся живей!
- Пожалуйста, уймись, - сказала она.
- Тогда впусти меня, - загудел он. - Надо поговорить.
- Сейчас.
Клара спустилась, отперла дверь и провела его через магазин в музыкальный класс. Он ежился, притоптывал огромными ножищами и все повторял, что на улице холодает.
- Надо было пальто надеть, - сказала она.
- Не ношу, - ответил он. - Терпеть не могу кутаться.
- Тогда не жалуйся, что замерз.
Массивный, розовый, с большими губами и блестящими, как у пуделя, глазками, Фредди грузно ходил из угла в угол, то и дело останавливаясь у камина потереть руки.
- Родительница приказала без тебя не являться, - сказал он. - И никаких разговоров.
- Не поеду, - сказала она.
- Поедешь как миленькая. А пока ты собираешься, я чего-нибудь выпью.
- Пожалуйста, если хочешь. Только я не поеду. Чего тебе налить?
- Джина, - сказал он. - Ну и занудой же ты бываешь, Кларочка.
Она молча налила ему выпивку, и Фредди Уильямсон поднял стакан.
- Извини, не хотел тебя обидеть, - сказал он. - С праздником, Кларочка!
- С праздником! - отозвалась она.
- Кларочка, лапушка, а не поцеловаться ли нам ради праздника? А? - Он неуклюже сгреб ее за плечи и чмокнул мясистыми, мокрыми, как у собаки, губами. - Голубушка моя, - гудел он. - Лапушка моя, Кларочка.
В голове у нее звучали мелодии песен, перебивая друг друга, уводя куда-то. Она грезила наяву, ей казалось, она пытается поймать что-то неуловимое, ускользающее от нее.
- Ты не заснула? - спросил Фредди Уильямсон. - Одевайся скорей и поехали.
- Нет, я сейчас упакую рождественские подарки и лягу спать.
- Да ты что, Кларочка? Живо собирайся. Тебя там ждет не дождется уйма парней.
Она отрешенно стояла посреди комнаты, думая о пылком и застенчивом молодом человеке, который не мог вспомнить песню.
- Вот сонная тетеря, - сказал Фредди Уильямсон. - Где ты витаешь? Очнись!
Неожиданно он по-мужски, грубо обхватил ее за талию, чуть не оторвав от пола, прижал к себе и влепился мокрыми губами в ее щеку.
- Давай, а? - бормотал он. - Ну сколько можно держать себя в узде? Когда-то ведь надо, а?
- Народу много собралось?
- Ну давай. Ну не жеманься.
- Как же я переоденусь, если ты не пускаешь?
- Все успеем, и то и другое, а?
- Нет, - сказала она.
- Тогда последний поцелуй. - И, сдавив ее, Фредди Уильямсон закрыл ей рот своими тяжелыми собачьими губами. - Кларочка, голубушка. Зачем держать себя в узде? Может, давай все-таки, а?