И это тепло, тепло другого живого человека всего в нескольких миллиметрах от него - оно обезоруживает, сводя на нет все попытки расслабиться. Видимо, все театральные техники помогают справиться только с актерской тревожностью, но совершенно бесполезны, если дело касается гормонов, отвечающих за влюбленность, привязанность и сексуальное желание.
Трудно сказать, как долго он пребывает в этой ужасной тоске - может, десять минут или час, - время потеряло свой счет. Бен бы, наверное, сбежал, учитывая, как неожиданно сильно он паникует, но сейчас уже поздно куда-то бежать. Он боится, что если шевельнет хотя бы пальцем, все кончится тем, что он залезет на Джо, а с этим мириться он вообще не готов. Не сейчас. Может быть, никогда и не будет. Что вообще заставило его думать, что это хорошая идея? С чего вдруг он решил, что это отличный план - остаться с Джо под одним одеялом без единой души вокруг - при всех его неловких чувствах к нему и явной двусмысленностью, что они создали собственными руками?
Это говорит здравый смысл Бена, и это далеко не самый громкий голос в его голове. Остальное - и не голоса вовсе, одна эмоция, навязчивое желание сделать шаг и разобраться со всей неловкостью раз и навсегда, обернуть ее в определенность, но…
- Бен?
Голос Джо пробивается через панику, словно раскат грома, хотя это всего лишь шепот. Бен застывает, на пару мгновений не в силах даже вздохнуть. Секундой позже он понимает, что сжимал свою нижнюю губу зубами так сильно, что теперь чувствует почти жгучую боль - вот как сильно он пытался казаться спящим. За несколько мгновений в голове калейдоскопом проносятся все возможные реакции - уйти или по-прежнему делать вид, что он спит, или что-нибудь сказать, или промолчать, или просто, черт возьми, поцеловать его уже наконец - но вариантов слишком много, и все они испаряются, оставляя его в еще более запутанном состоянии.
В конце концов Бен выдает несвязное:
- М-м-м?
Звук получается дрожащим - спасибо его предательскому сердцу, отчаянно бьющемуся где-то в горле. Честно говоря, ему довольно трудно вспомнить, когда ему вообще было страшно до одурения. Когда впервые звал девочку на свидание? Нифига, по сравнению с этим тот раз был прогулкой в парке. Когда лишался девственности? Даже близко нет. Когда снимался полуобнаженным? Это было просто небольшим неудобством, если сравнивать с этим.
Это определенно зашло слишком далеко и вышло из-под контроля. Из-под его контроля, если он вообще когда-нибудь контролировал происходящее. Он не вполне понимает собственные желания, и тот факт, что Джо, как обычно, трудно понять, делает все только хуже. Шутит он? Или нет? Что-то вообще происходит или он просто воображает - причем уже давно - что-то между ними? То, как мало он понимает, сбивает с толку. Он боится, что ошибается в собственных чувствах. Боится, что зря, даже осторожно, предполагает, что Джо чувствует к нему то же. Боится, что торопит события, боится, что выставляет себя идиотом, боится реакции Джо, боится, что может все испортить и потерять друга. И потом, даже если он вдруг окажется прав по поводу своих чувств, а Джо по счастливой случайности ответит ему взаимностью, Бен в ужасе от того, что они будут с этим делать. А ведь им придется что-то сделать, если он решит выбраться из своего прекрасного уголка отрицания.
Джо молчит, и это бесит. Он не двигается, не уходит, не просит Бена подвинуться или уйти, или объяснить, что происходит, и это еще хуже. В таком случае, что-то сделать должен Бен, поэтому после нескольких мгновений мучительного, нервирующего молчания он наконец берет себя в руки и открывает глаза. Не потому, что он знает, что будет делать дальше, а просто потому, что чувствует себя так, будто попал в ловушку - словно напуганное животное, оцепеневшее в свете фар огромного, несущегося прямо на него грузовика, - и бежать ему больше некуда. Он мог бы и дальше упрямо делать вид, что спит, конечно, но он знает, что Джо уже понял, что он проснулся, и все это в любом случае не сработает. Если он ничего не сделает сейчас, то между ними всегда будет эта двусмысленность, а у Бена больше нет сил это терпеть.
Он наконец открывает глаза, и его сразу же поражает то, насколько близко они лежат - между их лицами действительно жалкие миллиметры. Конечно, они и раньше были так близко, при их дружбе было бы трудно этого избежать, но никогда еще вот так - нос к носу, в темноте собственного дома Бена, под одним одеялом и не особо одетыми. Джо смотрит на него, в его глазах отражаются желтые огоньки рождественских свечей, стоящих на подоконнике, парочка тусклых искорок тонет в темноте его глаз. Черты его лица кажутся высеченными в камне, и так его выражение понять еще труднее.
И он выглядит чертовски красивым. От этого Бен хочет его еще отчаяннее, хотя и не думал, что такое вообще возможно. И это пугает еще сильнее, лишая дара речи.
Где-то на задворках сознания, где по-прежнему ворчат голоса здравого смысла и осуждения, Бен понимает, как прямо сейчас выглядит он сам. В отличие от Джо - прекрасного актера, особенно если дело касается реальной жизни, умеющего показывать своим лицом именно то, что он хочет показать, - настоящие эмоции Бена всегда были понятны окружающим. Так странно, что во время съемок он может сыграть все, что нужно, но как только его собственные чувства путаются, он ни от кого ничего не может скрыть. Его мама однажды сказала, что все дело в его глазах, больших и выразительных, и теперь Бен почти бессознательно думает, видит ли Джо его глаза в темноте, и если да, то может ли он так легко понять его взгляд. Ему интересно, замечает ли Джо хотя бы малую часть его смущения и паники или - раз уж на то пошло - его отчаянного желания.
Бен не знает, как много времени проходит, пока они пялятся друг на друга в темноте, не произнося ни слова. Вряд ли прошло больше минуты, может быть, двух, но ему кажется, словно прошла целая вечность - он будто слышит, как тянется канва времени и секунды замедляют свой ход. Затем он слышит, как Джо сглатывает, затем вздыхает, тихо и - внезапно - тоже неровно. Та маленькая часть Бена, которая все еще более-менее в сознании, удивленно замечает, что, видимо, несмотря на вечно бесстрастное выражение лица, мистер Маццелло тоже может поддаваться смущению, панике, неуверенности или чему-то еще, что вызывает у него такую дрожь.
- Возможно, я сейчас совершаю самую большую ошибку в жизни, - бормочет Джо, будто в подтверждение мыслей Бена, и наклоняется ближе.
Возможно, так не должно быть - он ведь сам все спровоцировал, - но это так удивляет, что Бен замирает, воздух застревает в горле, а губы Джо касаются уголка его рта. Это не поцелуй, это даже едва ли прикосновение. И все равно - это губы Джо, сухие, теплые и мягкие, едва приоткрытые, прямо на его коже. Бен чувствует его дыхание, учащенное и горячее, и Бен жмурится от того, как внезапно кружится голова.
- Мы все еще можем прекратить, - неуверенно и совсем не настойчиво шепчет Джо.
Возможно, именно так и стоит поступить, именно такое решение и будет мудрым, но прямо сейчас Бен не может мыслить рационально. Рот Джо так дразняще близко, что здравому смыслу здесь места больше нет - остаются только желания его тела.
Бен слегка трясет головой и немного поворачивается, касаясь губ Джо. Это целомудренный поцелуй, их языки не соприкасаются, но это все равно поцелуй, и когда Джо осторожно прижимается губами чуть сильнее - невероятно, но напряжение покидает Бена почти полностью. Он никогда бы не подумал, что целоваться с мужчиной, с близким другом, будет так правильно, так невероятно успокаивающе, но именно так все и обстоит, и его накрывает сильнейшим облегчением. Что ж, оказывается, он во всем этом не один.