Он откусил имбирному человечку голову.
– Что дальше? У Клоуса есть дети, которых мы можем допросить? Думаю, я уже набиваю руку.
– Никаких детей. Я проверяла, у него нет в городе родственников. Как и у Элейн. Она бездетная вдова.
– Должно быть, ей трудно. Женщина же должна иметь стимулы.
Я сузила глаза.
– Стимулы?
– Дети. Инстинкт размножения. Материнские стимулы.
– Ты кто?
– Хороший вопрос, – заметил Дизель. – Не уверен насчет ответа. Знает ли кто из нас, кто мы есть?
Великолепно. Теперь еще и философ.
– А у тебя нет материнских инстинктов? – продолжал он. – Ты не слышишь, как тикают биологические часы? Тик-так, тик-так, – забавляясь, изобразил он.
– У меня есть хомяк.
– Эй, лучшего и желать нечего. Хомяки крутые. Лично я считаю, что детей переоценивают.
У меня задергался глаз. Я приложила палец, чтобы прекратить тик.
– Я не собираюсь прямо сейчас это обсуждать.
Дизель поднял руки, сдаваясь.
– Ноу проблемо. Не хочу тебя огорчать.
Ага, как же.
– Вернемся к большой облаве. У тебя есть план? – спросил он.
– Еду в магазин. Я не поняла, что к нему примыкает мастерская.
Двадцать минут спустя мы стояли перед дверью магазинчика, уставившись на маленькую картонную вывеску, написанную от руки. «ЗАКРЫТО». Дизель взялся за ручку двери, и замок со щелчком открылся.
– Очень впечатляет, правда? – сказал он.
– Очень незаконно.
Он толкнул дверь.
– Знаешь, ты портишь все удовольствие.
Мы оба заглянули в темноту. Единственными окнами являлись стеклянные панели в двери. Магазинчик размером с двухместный гараж. Дизель закрыл за нами дверь и включил свет. Над головой замерцали флуоресцентные лампы и тускло осветили внутренность помещения.
– Ух ты, как весело, – взбодрился Дизель. – Так и хочется приобрести какую-нибудь игрушку. Прямо после того, как выткну себе глаз и перережу горло.
Вдоль стен тянулись полки, но они стояли пустые, а железные дороги, настольные игры, куклы, фигурки и мягкие игрушки в беспорядке валялись на полу.
– Странно, – заметила я. – Почему игрушки на полу?
Дизель оглядел комнату.
– Наверно, кто-то слетел с катушек. – На прилавке возвышался древний кассовый аппарат. Дизель набрал код, и касса открылась. – Семь долларов и пятьдесят центов, – сообщил он. – Не думаю, что бизнес Сэнди процветал. – Дизель обошел всю лавку и проверил заднюю дверь. Заперто. Он открыл дверь, и мы заглянули в заднюю комнату. – Здесь и смотреть-то нечего, – подытожил он.
Пара длинных металлических складных столов и несколько металлических складных стульев. Грубые деревянные игрушки в различной стадии готовности на столах. Большинство – неуклюже вырезанные животные и даже еще неуклюжее вырезанные паровозики. Поезда были связаны большими крючьями и петлями.
– Пошарим вокруг – вдруг найдем адрес другой мастерской, – предложила я. – Может, он напечатан на отгрузочном ярлыке или коробке. Или попадется клочок бумаги с телефонным номером.
Мы обыскали обе комнаты, но не обнаружили ни адреса, ни телефонного номера. В мусорной корзине нашелся лишь один предмет – смятый пакет из кондитерской Балданно. Сэнди Клоус оказался сладкоежкой. В лавке не было телефона. В залоговом соглашении не указывалось ни одного, и в пределах видимости ничего не наблюдалось. В документах не значился и сотовый. И никакой гарантии, что таковой вообще существует.
Покинув магазин, мы заперли парадную дверь. Стоя около моей машины на парковке, мы оглянулись назад.
– Ты не замечаешь ничего странного с магазином? – спросила я Дизеля.
– Отсутствует вывеска, – ответил он. – Просто дверь с вырезанным деревянным солдатиком.
– Что за игрушечный магазин без вывески?
– Если присмотришься внимательней, то увидишь, что вывеску содрали, – заметил Дизель. – Она раньше висела над дверью.
– Наверно, это фасад для какой-то бухгалтерии.
Дизель помотал головой.
– Тогда бы были телефоны. Может, даже и компьютеры. Пепельницы и сигаретные окурки.
Я вздернула брови.
– Я смотрю телевизор, – пояснил он.
Ладно. Проехали.
– Сейчас я собираюсь к родителям, – предупредила я Дизеля. – Может, тебя куда-нибудь подкинуть? В торговый центр, бильярдную, психушку…
– Черт, ты меня обижаешь. Не хочешь знакомить меня с родителями.
– Не похоже, что мы станем постоянно дружить.
– Я взял на себя обязательство поднять тебе рождественское настроение, а к своей работе я отношусь очень серьезно.
Я с отвращением посмотрела на него.
– Да какое серьезное отношение к работе. Ты же мне заявил, что даже не любишь Рождество.
– Сам себе удивляюсь. Обычно я на такое не подряжаюсь. Однако ж начинаю входить во вкус. Что скажешь? Разве я не весельчак?
– Что скажешь? Разве я не собираюсь от тебя избавиться?
Сунув руки в карманы, он покачался на каблуках.
– Нет.
Я выдохнула, поддала газу и выехала со стоянки. До родителей в Бурге было рукой подать. Бург недалеко от Чамберсбурга, небольшого поселения в пригороде Трентона. Я родилась и выросла в Бурге и принадлежу ему душой и телом до конца жизни. Я пыталась оторваться от Бурга, но, как выяснилось, далеко убраться не смогла.
Как и большинство жилищ в Бурге, родительское гнездо представляло собой двухэтажный дощатый домик, выстроенный на небольшом узком участке. И как большинство домов в Бурге, дом соединялся с таким же общей стеной. В смежном доме обитала Мейбл Марковиц. Она жила одиноко с тех пор, как ее муж предстал перед Господом, содержала свои окна в чистоте, дважды в неделю играла в лото в доме престарелых и выжимала тринадцать центов из каждого десятицентовика.
Я припарковалась у тротуара, и Дизель вытаращился на наши два дома. Дом миссис Марковиц был выкрашен в канареечно-зеленый цвет. На крошечном переднем дворике она поставила пластмассовую статую Пресвятой Девы и рядом горшок с пластиковыми цветами пуансеттии. В переднем окне стояла одинокая свеча. Желто-коричневый дом моих родителей украшала гирлянда цветных огоньков вдоль фасада. И на переднем дворике, явно соревнуясь с Пресвятой Девой миссис Марковиц, торчал огромный видавший виды Санта-Клаус, чей костюм из красного уже стал бледно-розовым. Во всех окнах виднелись электрические свечи, а на входной двери висел венок.
– Дерьмо святое, – воскликнул Дизель. – Это же автокатастрофа.
Я склонна была согласиться с ним. Дома наши выглядели очаровательными в своем убожестве. Когда мне было четырнадцать, Пресвятой Деве прилетело по голове бейсбольным мячом, отколов кусок, однако это не освободило статую от обязанности благословения дома. Она крепко стояла, невзирая на дождь и ветер, снег и бурю, и с проломленной головой. Точно также и Санта выцветал и крошился, но упорно возвращался на свое место каждый год.
Из-за стеклянных дверей на нас глазела бабуля Мазур. Бабуля живет теперь с моими родителями, с тех пор как дедуля Мазур поедает свиные шкурки и хорошо прожаренные сэндвичи с арахисовым маслом в компании с Элвисом Пресли. Бабуля Мазур мосластая, с обвисшей кожей. На голове туго закрученные локоны седых волос, а в сумочке «кольт» сорок пятого калибра. Концепция, что стареть нужно элегантно, никогда не имела ничего общего с Бабулей.
Когда мы с Дизелем подошли поближе, Бабуля открыла дверь.
– Кто это? – спросила она, таращась во все глаза на моего спутника. – Я и не знала, что ты притащишься с новым парнем. Ты посмотри на меня. Я даже не одета. А что с Джозефом? Что с ним случилось?