— Ах, как хорошо! Вот-то прелесть! — кричала девочка, всплескивала руками. — Господи! Свечей-то, свечей-то!.. Точно в церкви перед образами… а орешки-то качаются… Видишь, братец?.. Вон, качаются!..
— Да, да! — говорил великан, тоже ходя вокруг елки. Добрая простая душа его радовалась детской радости…
Прежде, до появления Маши, при взгляде на елку он невольно вспоминал своего милого братишку, и его бледное личико с застывшими глазами не раз мерещилось ему под зелеными ветвями ели. Теперь же, при виде разогревшейся веселой девочки, это печальное воспоминание оставило его. Иван был не один со своими думами в этот рождественский вечер: с ним был живой человек.
— Теперь я поставлю елку на пол, а ты рви с нее все, что хочешь! — сказал он Маше.
— Можно взять и конфетку? — недоверчиво спросила его девочка.
— И конфетку можно — и все!.. Валяй!..
Маша осторожно сняла с елки конфету, орех и два пряника.
— Бери больше! Бери! Вот так!..
И он сам начал обрывать сласти и бросать их Маше. Маша довольна, Маша счастлива… Хозяин загасил свечи и унес елку в кухню. Завтра они опять зажгут ее.
Великан сел на скамью и закурил трубку.
Тут девочка в первый раз решилась сама подойти к нему. Подходила она к нему не вдруг, исподволь… но наконец-таки подошла, обеими ручонками взяла его за руку и молча припала своей горячей нежной щекой к этой мозолистой грубой руке. Так Маша без слов благодарила великана, да и словами она не высказала бы больше того, что сказало ее ласковое, робкое пожатие руки… и великан отлично понял ее, взял ее за голову и по-братски, крепко поцеловал ее в лоб. После того девочка стала уже смелее. Она села с ним рядом на скамейку и прижалась головой к его плечу. А он легко и осторожно обнял маленькую девочку своей ручищей.
Рыжий всклокоченный Каштанка той порой также стал смелее и преспокойно улегся у Маши в ногах.
— Что это такое? — спросила девочка, притягивая к себе трубку и с любопытством разглядывая ее.
Трубка вместе с крышкой изображала сидящего медведя; когда Иван курил, то из ноздрей и изо рта медведя валил дым. Хозяин объяснил Маше, кого изображала его трубка.
— А где медведи живут? — спросила его Маша. — В лесу?
— Да! В темных, дремучих лесах они живут, — отвечал Иван.
— Расскажи мне что-нибудь о них! — попросила его девочка, ежась при мысли о диких медвежьих дебрях, теперь занесенных снегом и погруженных в ночную мглу. — Ах! я думаю, теперь страшно в лесу! — говорила она, крепче прижимаясь к великану, посматривая в тусклое оконце, разрисованное морозом, и прислушиваясь к завыванию ветра.
Иван рассказал ей кое-что о медведях… Девочка с удовольствием слушала его.
— Не пора ли спать? — спросил он, посмотрев на свои стенные часы. — Уж одиннадцать часов.
— Посидим еще! — стала упрашивать его Маша. — Расскажи мне еще что-нибудь! я люблю слушать.
— Что ж тебе рассказать? Сказочку?
— Нет! — подумав, промолвила девочка. — Расскажи мне лучше, как Христос родился… я один раз спрашивала об этом Аграфену Матвеевну, да она сердилась… «А тебе, — говорит, — что за дело? Он, говорит, родился не для таких дрянных девчонок, как ты!..» Разве это правда, братец?
— Конечно неправда! — отвечал рабочий. — Он родился для всех — для дрянных и для хороших.
— Ну, так расскажи же!..
Хозяин достал с полки книгу Священной истории — Новый Завет, с картинками и, показывая Маше картинки, начал свой рассказ, как водится, с появления волхвов. Девочка внимательно слушала его; простой рассказ простого человека, очевидно, произвел на нее сильное впечатление. По окончании рассказа, Маша пересмотрела снова все картинки, относившиеся к Рождеству Христову, задала Ивану еще несколько вопросов и затем замолкла… Скоро она закрыла глаза и приникла головой к ласкавшей ее руке великана. Она устала, бедняжка, измучилась, иззябла, натерпелась сегодня немало страхов и волнений, и теперь, пригретая, успокоенная, она невольно задремала и тихо заснула… Иван посмотрел на спящую девочку и подумал: «Ну, выращу тебя, выкормлю, поучу как-нибудь, а там — даст Бог — будет видно…» И в ту минуту он окончательно, бесповоротно решился не расставаться с Машей…