На другой день пятеро, голодных как волки, студентов явились все вместе, по обычаю, ровно в три часа и были очень удивлены, не найдя обеих хозяек дома. Обед, впрочем, был приготовлен и даже особенный, с добавкой третьего блюда — сладкого. На их расспросы Лукерья рассказала, что ночью, мол, приезжал какой-то барин, важный такой и, должно быть, богатейший, миллионер одно слово, что утром рано за господами приехала ланда на паре вороных, кучер рыжий и весь в позументах... Барыни мои сели и уехали, а ей сказали, что когда вернутся — неизвестно, денег, мол, на расходы оставили эво сколько, а чтобы сидела, студентов кормила и ждала, какое ей выйдет дальнейшее определение... А больше она ничего не знает.
Студенты переглянулись и стали кушать.
Один вздохнул и сказал:
— Бедная, бедная! Не выдержала испытания, не вынесла тяжести жизни и пала!
Другой произнес:
— Еще новая жертва нужды, жертва разврата!
Третий:
— Да простит ей Бог!
Четвертый:
— Я говорил, господа! Я говорил! Вот вам еще грустный пример ненормальности нашего социального строя...
А пятый ничего не сказал, только всхлипнул громко, а потом и совсем расплакался, и, наскоро дохлебав суп, отказался не только от битков с картофелем, даже от сладкого.
Прошло месяца три, может быть, немного более — это не так важно. В одной из самых дорогих гостиниц получена была телеграмма с приказом заготовить комнаты к такому-то числу, даже часу. Скоро после этого прибыл поезд из Парижа, прямого сообщения, который привез, в собственном комфортабельном вагоне, солидного господина с красавицей, заинтересовавшей своей внешностью даже бесстрастных железнодорожных жандармов. С ними прибыла еще дама очень полная, достаточно преклонного возраста, которую в креслах вынесли из вагона два дюжих ливрейных лакея.
Вы знаете, что без предъявления паспортов нельзя остановиться ни в какой гостинице — паспорта были предъявлены и прописаны в конторских книгах так:
«Тайный советник Агел-Шип с супругой — Ириною Яковлевной, урожденной Пупиковой. Вдова коллежского секретаря Екатерина Ивановна Пупикова».
Скоро, очень скоро весь Петербург узнал о их прибытии, да и не мудрено было узнать, а, значит, и заинтересоваться!
Старинный барский дом на одной из самых аристократических улиц был куплен тайным советником на имя своей жены и куплен, так как его прежний владелец не хотел даже продавать родовое жилище, за баснословную, сказочную цену. В неделю весь дом был отделан и отполирован заново, с изумительной роскошью, хотя и без особенного вкуса. Знакомства заводились удивительно скоро, хотя и не совсем разборчиво, началась целая серия блестящих балов и раутов, на которых хозяйка, блистая красотой и неотразимой грацией, очаровывала всех посетителей и даже посетительниц. Во всех гостиных нашего бомонда закипело самое ядовитое злословие, очевидный признак колоссального успеха...
La belle Agelchip была приглашена почетным членом самых недоступных для смертных благотворительных учреждений и платила щедрой рукой, ее супруг тоже не отставал в делах благотворительности, поражая величиной своих жертв и вкладов. Ирен сама даже устраивала благотворительные балы и базары, собирала вокруг себя художников, писателей, весь цвет нашей интеллигенции.
Конечно, тайному советнику претило иногда, по свойству его истинной натуры, тратить на дела богоугодные, но он знал, какая ничтожная часть доходит до рук нуждающихся, и подсмеивался втихомолку, подписывая крупные чеки.
К концу сезона оргия необузданного веселья в Петербурге затихла. Супруги Агел-Шип поехали за границу. Говорили, что у них в каждом городе завелись собственные замки и, где бы владельцы их ни появились, всюду они блистали гостеприимством и роскошью.
Злословие, как змея, ползло вслед за ними и не без основания. Говорили, что у них устраивались даже балы с полной обстановкой вальпургиевой ночи, молодежь, от двадцати до шестидесятилетнего возраста, даже и постарше иногда, систематически развращалась, чистые девы падали, святость семейного очага трещала по швам — охранители молчали и увлекались сами, а потому не протестовали...
В следующий сезон, снова в Петербурге, в самом разгаре веселья скоропостижно скончалась Екатерина Ивановна. Ее вскрыли и нашли печень в необыкновенно увеличенном размере. Печень эту взяли доктора для дальнейших научных исследований, а футляр от оной, сиречь, саму покойницу, погребли с подобающим торжеством и почестями. Говорили, будто один из молодых медиков, нуждаясь в папиросах, уступил эти останки кухмистеру Бутербродову, — но мало ли какие глупости ходят по городу в виде слухов...