— Свинья!
К счастью, она произнесла это на языке, мало кому-либо из здешних знакомом, хотя Жорж Нуар улыбнулся, взглянув по ее направленно, и прибавил:
— Вот из этой особы приготовление мумии было бы очень затруднительно.
— А где же вы достанете материал для вашего производства?
— Трупы? Да, скажу вам откровенно, что это вовсе не так легко, как кажется с первого взгляда. Положим, что здесь, при таком стечении тяжелых больных, смертность довольно велика... но все это материал не особенно пригодный к делу... Тела старых феллахов и арабов, — негры никуда не годятся, — и гораздо лучше, и по тону больше подходят, но добывание их с кладбищ довольно трудно и сопряжено с большой опасностью.
— Еще бы!.. Законы страны не шутят...
— Законы, вы говорите? Нет, законы в такой свободолюбивой стране, как Египет, не так опасны: вознаграждение, гонорар за изображение и труд, настолько солидны, что это дело со стороны закона легко улаживается, но серьезные опасности предстоят со стороны родственников и соотечественников погребенного; можно очень легко самому стать материалом для мумии, да еще попасть не в артистические руки, как мои, а в лапы жалкого кустаря, промышляющего действительно грубыми и жалкими подделками.
Но, во всяком случае, я вам скажу откровенно, господа, что лучшим материалом для изготовления мумии я считаю живого человека... Я последнее время только и имел дело с живыми субъектами, по желанию близких им людей и по их собственному письменному согласию подвергнутыми моей операции.
— Ну, это очень похоже на сказку! Что вы говорите? Чтобы нашлись охотники до подобных... Странная форма самоубийства! — послышались недоверчивые голоса.
— Да вот, господа, я вам расскажу последний случай. Это было года четыре тому назад. Я уже давно не практиковал на этом поприще. Случилось это именно здесь, в Хелуане. Я тогда жил в отдельном арабском доме, на самом краю города, у серных источников. Угодно прослушать, господа?
Конечно, все изъявили самое живое, самое полное желание слушать внимательно. Жоржа Нуара тесным кольцом окружили преимущественно дамы, сближаясь все теснее и теснее, досадно шумя и шелестя шелковыми подкладками своих костюмов.
— В Хелуан приехала из Саксонии, или там из Галиции, не помню точно, польская графиня Бреховецкая, необыкновенно, поразительно, очаровательно красивая женщина! Она была совершенно здорова, лечиться ей было не от чего, но она привезла сюда, на обычный курс, своего мужа, страдающего хроническим недугом почек, нефритом. Графине едва ли было около тридцати, и находилась она в периоде самого полного и роскошного развития красоты, энергии и силы. Мужу было лет не особенно много, но все-таки около пятидесяти. Он был лицом желт, как воск, худ до такой степени, что, когда он двигался, казалось, будто кто-то танцует с кастаньетами. С этой четой прибыл и третий спутник, неразлучно сопровождавший супругов, — лицо очень полное, краснощекое. Особа, очевидно, духовного звания, — это было заметно по его длинной одежде и по его полным, выхоленным рукам, сложенным как раз на границе груди и живота, и пальцам, постоянно находящимся в движении, будто бы они перебирали четки. Спутник этот был записан в отеле, где они жили, под именем отца Иозефа Тромпетовича. Судя по обстановке, по тратам графини, граф сидел только на одном подогретом молоке — люди эти были более чем состоятельные, а по слухам, хотя слухам, в таких случаях, верить никогда не следует, даже очень богатыми.
Я познакомился с ними очень скоро и скоро же сделался им необходимым, особенно самому господину графу. Ведь, я тогда был очень знаменитым доктором, специалистом по болезням почек. Но главное, на чем мы сошлись, это на египтологии. Граф был страстный египтолог, я также. Графиня тоже очень интересовалась и любила, когда я бойко прочитывал все эти иероглифы и переводил не только на французский язык, но и на ее родной, польский, что доставляло ей, как пылкой патриотке, громадное удовольствие, отцу Иозефу тоже.
Говорили также и о мумиях, о способах их приготовления, о возможности и в настоящее время прибегать к подобным же способам консервирования драгоценных, милых сердцу прахов.
Надо заметить, что графиня, как верная католичка, горячо любила своего мужа, была ему безусловно верна и, как всякая полька, почтительно относилась к сопровождавшему их духовнику. О, эта семья представляла истинный образец нравственности и семейного, христианского долга!