Внезапно, внизу около дерева начинает двигаться кусок использованной обёрточной бумаги.
— О, боже мой, — говорит Джессика, прижимая руку к груди, почти стискивая свои настоящие жемчужины. — Что это, крыса?
— Кто-нибудь смотрел «Рождественские каникулы»? — рассеянно спрашиваю я, думая, что это может быть белка или, может, кто-то завернул в бумагу кошку.
Но потом обёрточная бумага снова качается.
Появляются маленькие острые ушки щенка, а затем и сам Винтер.
— Вот маленький мерзавец! — говорит Бригс, в то время как Джессика кричит: — Боже мой, это собака? Она смотрит на Лаклана. — Она твоя?
— Вообще-то, Бригса, — говорит Лаклан, пока Бригс приседает и приближается к щенку, беря его на руки, прежде чем тот убежит.
— Бригс, — строго говорит Джордж. — Ты знаешь, как я отношусь к животным.
Бригс вздыхает, прижимая к себе Винтера. От того, как щенок смотрит на всех в комнате, в глазах небольшой страх и сильное любопытство, в него невозможно не влюбиться.
— Мы все это знаем, дедушка, но я нашел его в сарае на соседней ферме, и вокруг никого не было. Я не собирался позволять ему голодать и замерзнуть. Сегодня днем мы даже ходили туда узнать, если ли кто дома, но никого нет.
— Они всегда уезжают на Рождество, — говорит Джордж, глядя на щенка. Поднимает взгляд на Бригса и прищуривается, принимая какое-то внутреннее решение. — Собака может остаться. Но если нагадит, это твоя проблема. Завтра мы вернем его туда, где ему и место. И хотя ты все знаешь... Я буду приглядывать за тобой.
Словно в ответ на это, Винтер смотрит на Джорджа и высовывает язык.
Рождество приближается к веселому концу.
Глава 8
ЛАКЛАН
Уже поздно, когда мы с Кайлой, наконец, уходим спать. Джессика и Дональд сидят у огня, Джессика пьет херрис, который не смела выпить передо мной, разговаривает и слушает последнюю рождественскую музыку. Я знаю, что у нас все еще будет рождественская музыка завтра в День подарков, но Рождество будет отличаться от всех остальных. Это последний раз, когда оно имеет значение.
Бригс в своей комнате с собакой, вероятно, пытается понять, как будет прощаться утром, а Джордж, полагаю, заснул в своем кресле.
Помимо еле слышной музыки, в доме тишина. Снег прекратил падать, присоединяясь тем самым к безмолвию.
И Кайла, прекрасная Кайла смотрит на меня с такой огромной любовью, что мое сердце с трудом способно принять ее.
— Лаклан, — говорит она, прижимаясь ко мне своим обнаженным телом, и я закрываю глаза от ощущения ее сладкого тепла на моей коже.
— Да, любимая?
— Я хочу работать с тобой, — шепчет она.
— Что? — я прерываюсь, думаю, что она, должно быть, шутит. — Ты издеваешься?
— Нет, — быстро говорит она. — Нисколечки. Я хочу помогать тебе в «Любимом Забияке». Думаю, ты прав. У меня действительно получиться хорошо.
Я поворачиваюсь, оказываясь лицом к ней, ее кожа освещена голубым лунным светом.
— Почему ты передумала?
Она проводит пальцами по моим татуировками, пристально глядя на них.
— Потому. Я хочу помочь. Хочу быть частью всего, что ты делаешь, — она смотрит на меня, и ее глаза сверкают. — Я люблю тебя. Так сильно. И знаю, ты пытаешься помочь мне, но ты так же просишь меня стать частью чего-то большого и значимого. И я хочу этого. Если ты помогаешь мне, я тоже хочу помочь тебе.
Я очень тронут этим, но все же боюсь.
— Не хочу, чтоб ты чувствовала давление с моей стороны. Я лишь хочу, чтоб ты была счастлива.
— Я счастлива, — решительно говорит она. — С тобой. Лаклан... сегодня. Черт, каждую ночь. Каждый день. Ты продолжаешь удивлять меня. Ты заставляешь меня все сильнее и сильнее влюбляться в тебя, настолько, что когда я вернулась домой, и случилось все то дерьмо, что случилось, мысли о тебе заставляли меня продолжать двигаться дальше. Шанс, что, возможно, я увижу тебя снова. Я не хочу ничего испортить. Хочу быть с тобой до тех пор, пока могу, и, если работа в «Любимом Забияке» может помочь моей мечте стать реальность, ну, я хочу такую реальность.
— А твоя работа в качестве автора...
— Моя работа автора всегда будет. Буду продолжаться пытаться искать себе место. Но пока этого не случилось, вот где я хочу быть.
— Ты понятия не умеешь, каким счастливым только что сделала меня, — говорю я ей, и мой голос срывается. Я притягиваю ее ближе, целуя макушку, затем лицо, полностью поглощенный своими чувствами к ней. Они мерцают, словно глубокое пламя, и у меня нет никакого желания тушить его.
Я лишь хочу раздувать его, это пламя, пока оно не поглотит нас обоих.
Возвращаюсь на кровать, отрывая губы от ее щёки, к ее рту, ключице и вплоть до середины ее тела. Она медленно извивается подо мной в томительном ожидании.
Я облизываю ее бедра, а затем прячу лицо между ног. Ее запах делает меня тверже, чем камень, и я безумно и отчаянно желаю оказаться внутри нее, но сначала решаю потворствовать своему языку, желая давать, давать и еще раз давать. Прошло всего несколько дней, но они кажутся вечностью.
Кайла на вкус невероятно хороша, как и всегда, и я стону в нее, вибрации заставляют ее захныкать. Мой язык кружит по ее клитору, прежде чем погрузиться в нее.
Она мокрая, как грех, и возбуждается ещё больше, вращая бедрами на моем лице. Жадная, жадная девочка. Именно за это я ее и люблю.
Затем ее руки оказываются в моих волосах, сильно сжимая их в кулаки, и она разводит ноги шире, требуя большего. Я отступаю, желая подразнить ее, и нежно дую на ее киску, пока она не начинает умолять.
Я атакую ее языком, проскальзывая внутрь и снова выходя. Она такая шелковистая и тугая, что вскоре, когда я прижимаю язык к ее клитору, она кончает, ее бедра обнимают мою голову и сжимают ее, кожа пульсирует под моими губами. Ей удается не кричать так громко, как она делает обычно, но ее низкие стоны беспощадны.
Я не могу не посмотреть наверх. Она изо всех сил сжимает простыни, выгибая спину, ее прекрасный рот открыт. В любую другую ночь, думаю, она бы умоляла попробовать на вкус мой член, но сегодня я хочу быть настолько глубоко внутри нее, насколько это возможно. Я нуждаюсь и жажду нашего соединения.
Встаю между ее ног и, хватаю ее за бедра, притягивая ближе и удерживая ноги на весу. Располагаюсь около ее входа, настолько мокрого и готового, как второй дом. Мой единственный дом.
— Боже, ты прекрасна, — шепчу я. Сжимаю челюсть и смотрю вниз, когда медленно толкаюсь в неё. Она все еще тяжело дышит, ее голова мечется из стороны в сторону, темные волосы рассыпаны по подушке.
Я смотрю вниз на свой член, когда проникаю в нее, держа ее ноги в руках, и вколачиваюсь все глубже и глубже. Поднимаю ее ноги выше, мои пальцы впиваются в ее плоть, и я толкаюсь под более резким углом. Когда она стонет и снова сжимает простыни, я знаю, что попадаю в точку G. Она быстро смотрит на меня, глаза блестят, волосы в беспорядке, и кусает губу. Узнаю этот взгляд, который бывает, когда я делаю для нее что-то потрясающее. Тот взгляд, к которому всегда стремлюсь.
Толкаюсь снова, медленно возвращаясь назад, так, что попадаю по всем правильным точкам. Она всегда такая тугая, этот красивый кулак вокруг меня.
Когда все ее тело напрягается, она начинает задыхаться, ее глаза закрываются, рот снова открывается. И я хочу больше этого. Хочу свести ее с ума.
Я тянусь вниз и начинаю ласкать ее клитор жесткими, быстрыми маленькими движениями, происходящими одновременно с моими толчками, когда мои бедра вбиваются в нее. Вперед-назад. С каждым медленным, неторопливым толчком, я чувствую, как она распадается на кусочки вокруг меня. Она извивается подо мной, и я знаю, она молится о том, чтобы кончить и получить освобождение. Давления моих пальцев и моего члена слишком много для нее, она не в силах вынести это, и каждая секунда этой пытки - полностью моя.