– Замечательная пьеса, правда? Ну правда же? Матильда, Джозеф, Валерия и даже Мотисфонт, которого «Горечь полыни» просто шокировала, поспешно загалдели, стараясь заглушить все те ужасные слова, которые собирался произнести Натаниель.
Стивен сидел, спокойно откинувшись на спинку дивана, и насмешливо наблюдал за ними. Страх перед тем, что Натаниель может наговорить еще и Ройдону, заставил всех преувеличенно хвалить пьесу. Виллогби был польщен, он торжествовал, но его глаза были прикованы к лицу хозяина дома с выражением такого беспокойства, что все чувствовали к автору искреннюю жалость и наперебой восхваляли его захватывающее, оригинальное произведение, заставляющее задуматься о смысле жизни.
Паула с упрямством, вызвавшим у Матильды желание встряхнуть ее за грудки, отмела в сторону все похвалы, высказанные по поводу ее игры, и снова атаковала дядю.
– Сейчас, когда вы услышали ее, дядя, вы поможете Виллогби, поможете же?
– Если ты надеешься, что я дам тебе денег, чтобы ты промотала их на эту непристойную галиматью, нет, я не дам! – ответил он, однако недостаточно громко, чтобы быть услышанным автором.
Паула смотрела на старика, будто не понимая значения его слов.
– Разве вы не видите... Разве вы не видите, что эта роль создана для меня? – спросила она с придыханием.
– Ну, это уже слишком! – взорвался Натаниель. – Куда катится этот мир, если девушка твоего воспитания стоит здесь и говорит мне, что роль шлюхи создана для нее?!
– Это старомодная чушь! – презрительно произнесла Паула. – Мы говорим об искусстве!
– Да, конечно, – бушевал Натаниель. – Это твое представление об искусстве, так ведь? Ну что ж, должен сказать, у меня оно другое!
К несчастью для всех присутствующих, он этим не ограничился. У Натаниеля нашлось что сказать обо всем начиная с упадка современной драмы и инфантильности современных драматургов и заканчивая глупостью всех женщин в целом и его племянницы в частности. В качестве заключительного аккорда он заявил, что матери Паулы следовало бы сидеть дома и смотреть за дочерью, а не выскакивать замуж за каждого встречного.
Все, кто имел честь слышать Натаниеля, почувствовали, как было бы хорошо убрать куда-нибудь Ройдона. Матильда благородно выступила вперед и, взяв драматурга под руку, проникновенно сказала, что хотела бы обсудить с ним сцену в третьем акте. Ройдон, на которого Матильда произвела впечатление, позволил увести себя из комнаты. В этот момент Джозеф присоединился к ошарашенному выступлением Натаниеля обществу и с неуместной игривостью хлопнул брата по спине.
– Ну, ну, Нат, мы с тобой – люди бывалые. Грубая, местами жестокая шутка. Но не без достоинств, я думаю. А ты что скажешь?
Натаниель в мгновение ока превратился в калеку и простонал:
– О, проклятый ревматизм! Черт тебя подери, Джозеф! – И заковылял к стулу, приложив одну руку к пояснице. Его мужественная фигура согнулась от непереносимого страдания.
– Глупости! – постановила Паула с совсем необязательной резкостью. – Минуту назад вы и не вспоминали о своем ревматизме! Вы жалкий обманщик, дядя Нат!
Натаниель с удовольствием выслушивал оскорбления в свой адрес, но недооценивать его любимый недуг никому не дозволялось. Старик гневно заявил, что Паула еще пожалеет о сказанном.
Мод, сворачивая вязание, разумно посоветовала принимать антифлогистин, если Натаниелю по-настоящему плохо.
– Конечно, плохо! – огрызнулся Натаниель. – И не думайте, что я позволю насмехаться надо мной! Я никогда этого не позволю! Если бы кто-нибудь хоть немного заботился... Впрочем, я хочу слишком многого! Мало того что в доме толчется куча народу, меня еще заставляют слушать мерзкую бёлиберду, которая должна была заставить покраснеть любую приличную женщину!
– Меня тошнит от ваших разговоров о приличных женщинах, – вспыхнула Паула. – Если вы не можете оценить гения, тем хуже для вас! Вы просто не хотите запускать руку в карман, потому и закатываете сцену! Старый лицемер, я всей душой презираю вас!
– Да, ты была бы рада, если бы я лежал в земле! Я знаю! – в тон ей вопил Натаниель, испытывая огромное удовольствие от этой освежающей перепалки. – Я вижу тебя насквозь! Все вы, бабы, одинаковые. Деньги – только это вам и нужно! Ну, моих ты не получишь, чтобы ты потратила их на этого молокососа! Это мое окончательное решение!
– Хорошо. – Паула трагически заломила руки. – Держитесь за свои деньги! Но когда вы умрете, каждое пенни, которое вы мне оставите, я потрачу на пьесы из жизни проституток. И буду играть главные роли. Надеюсь, вы об этом узнаете и пожалеете, что вы были таким чудовищем по отношению ко мне, когда вы были живы!
Натаниель был так доволен этой яростной тирадой, что забыл о своей хворобе. Он гордо выпрямился на стуле и загремел, что, будь он проклят, если после всего этого не сделает некоторых изменений в завещании.
– Пожалуйста, – надменно произнесла Паула. – Мне не нужны ваши деньги.
– А, новая песня! – Глаза Натаниеля победно блеснули. – А я-то думал, именно они тебе и нужны. Две тысячи фунтов, ты готова убрать меня из-за них!
– Что для вас значат две тысячи? – вскричала Паула со слабой логикой, но прекрасным драматическим переходом. – Вы этого даже не почувствуете. Из-за своих буржуазных вкусов вы отказываете мне в том единственном, о чем я мечтаю! Более того! Вы отказываете мне в возможности использовать свой шанс в жизни!
– Последняя фраза не вписывается в образ, – оценил Стивен.
– Заткнись, – обернулась к нему Паула. – Ты сделал все возможное, чтобы провалить пьесу Виллогби! Наверное, это твоя нежная забота обо мне заставляет тебя дрожать при мысли о том, что я появлюсь на сцене в роли проститутки!
– Благослови тебя бог, меня не волнует, какие ты роли играешь! – ответил Стивен. – Я только прошу, чтобы ты не изображала леди Макбет. Меня выворачивает от такого накала страстей в доме.
– Если бы в тебе оставалась хоть капля порядочности, ты был бы на моей стороне.
– Значит, эта капля давно капнула. Мне не нравится эта пьеса, мне не нравится ее автор, я не люблю, когда мне читают.
– Дети, дети! – кудахтал Джозеф. – Опомнитесь! Канун Рождества!..
– Теперь тошнит меня. – Стивен сполз с дивана и лениво направился к двери. – Расскажите мне потом, чем кончилась эта битва титанов. Я ставлю шесть к четырем за дядю Ната.
– Ну, знаешь, Стивен, – хихикнула Валерия. – Ты просто невозможен!
Неудачная реплика Валерии напомнила Натаниелю о её существовании. С ненавистью взглянув на глупую красотку, охмурившую его единственного племянника, он дал волю своим чувствам, рявкнув на Стивена:
– Ты не лучше своей сестры! Два сапога пара! У тебя плохой вкус, слышишь? Вы приехали в Лек-схэм в последний раз! Можешь запихнуть это в свою трубку и раскурить!
– Ну-ну! – Посмеиваясь про себя этому замысловатому пожеланию, Стивен вышел из комнаты, потревожив при этом Старри, который, держа поднос с коктейлями, подслушивал под дверью и был поглощен бушующей за ней ссорой.
– Прошу прощения, сэр. Я как раз хотел войти. – Дворецкий смерил Стивена уничтожающим взглядом.
– Надеюсь, вам будет чем развлечь прислугу на кухне? – любезно поинтересовался тот.
– Я никогда не сплетничаю, сэр, это ниже моего достоинства, – напыщенно ответствовал Старри и, держа перед собой поднос, вплыл в комнату. Паула, которая обращалась к дяде со страстным монологом, оборвала его на полуслове и бросилась вон. Джозеф уговорил Валерию, Мод и Мотисфонта подняться к себе, чтобы переодеться к ужину.
Натаниель велел Старри принести бокал слабого шерри.
В то время как в гостиной громыхала великолепная ссора, в библиотеке Матильда со всей возможной тактичностью объясняла Виллогби, что Натаниель не будет финансировать его пьесу. Чтение так возбудило автора, что сначала он, казалось, едва ли понимал, что ему говорят. Очевидно, Паула внушила ему, что помощь дяди – дело решенное. Когда до Виллогби наконец начал доходить смысл сказанного, он побелел и дрожащим голосом произнес: