- Остин перебрался в Форт Норт, - я склонился к папиному лицу настолько близко, что мог дышать его дыханием. - Его нашли раздавленным и сплющенным до толщины печенья. Запеченным до твердости и разрисованным зигзагами снежно-белой глазури. Пуговицы и глаза были не из мармеладок. Угольки. Вкрученные и оставленные в нем. Конфетами "Kенди-Kейн" на полу было выложено слово «Плохой».
Папа сопротивляется как может, но годы возлияний, горя и сожалений сделали его слабым, и он не может сделать ничего: лишь скалится и тяжело дышит.
Мама не издает не звука. Просто смотрит на меня, как люди смотрят телепередачу. Даже Одри притихла.
- Дрю нашли в прошлом году. Он обосновался В Нью-Йорке. Его тоже обнаружили по частям. Из кожи и волос были сделаны куклы. Из костей сделали игрушечный поезд. Некоторые внутренности были надуты как ебаные мячики. Его голова все еще готовилась в духовке, когда они туда прибыли, с приправами, политая подливкой. И нафаршированная угольками.
- Да что с тобой? - мама подскакивает ко мне и дает пощечину. Ее нижняя губа дрожит. - Что тобой творится, Бобби?
Папа сильно толкает меня, и хотя я все еще могу его удерживать, я отпускаю. Он не нападает, но подходит к маме и обнимает ее, словно я могу причинить ей боль.
- Я читал, они думали, что убийца все еще мог быть там, потому что голова не подгорела. Что, возможно, они прибыли туда прежде, чем он сбежал. Они услышали какой-то шум на крыше. Шаги. Они забрались туда и не нашли ничего кроме нарисованного кровью на снегу слова «Плохой». И следы. Следы человека и животного. Животного с копытами.
- Тебе нужна помощь, сынок, - сказал папа. - Ты болен и тебе нужна помощь.
- Никто мне не поможет. Разве ты еще не понял?
- Не вини себя в этом, Бобби. Я не виню. Мальчик твоего возраста не должен был видеть то, что ты видел в этом доме. То, что залезло тебе в голову и травмировало тебя. Мы поможем тебе, сынок. Клянусь, мы так и сделаем, хорошо?
Мама все еще плачет и качает головой. На меня она не смотрит.
- Теперь давай вернемся и присмотрим за Одри. У тебе вот-вот родится ребенок, и сейчас главное для нас сделать так, чтобы все прошло как надо, и убедиться в том, что у твоей девушки есть все необходимое. Хорошо. Теперь, пойдем.
- Не могу. Я должен оставаться здесь. Там, откуда я вижу камин.
- Черт возьми, Бобби! Это всё в твоей голове, сынок. Если история которую ты мне рассказал правда, то нам нужно поговорить с шерифом и все ему рассказать. Чтобы он поговорил с родителями той девчонки, Кристи, и любой другой семьей которая у нее могла быть. Задал вопросы. Семья девчонки имеет какое-то отношение к тому, кто сделал это с Дэвидом и, если ты говоришь правду, с остальными мальчишками. А не чертов…
- Ты не прав, папа. Никому не было до нее дела. Ты это знаешь, и большая часть Бергстрома тоже. Поэтому ее никто не нашел. Потому что все были рады, когда она исчезла. Особенно ее семья.
- Да ладно, Бобби. Послушай сам себя.
- Вы не должны мне верить. Пока нет. Вы увидите. До конца дня вы увидите. И я заслуживаю того, что со мной случится. Мы все заслужили. Особенно Дэвид. Дэвид был самым плохим из нас. Этому вы тоже не поверите, но так оно и есть.
Мама плачет сильнее, уткнувшись лицом папе в грудь. Он обнимает ее и посылает мне взгляд, который мог бы растопить весь снег в городе. Прежде чем он говорит хоть слово, Одри кричит так, что дрожит пол под ногами. Такой крик я уже слышал раньше. Крик, который Хромая Кристи приберегла исключительно для меня.
Я бегу мимо родителей в комнату. Не знаю, чего я жду, но знаю, что время пришло. Чувствую это в воздухе, словно по моей коже скользит статическое электричество. Щекочет меня.
Одри лежит на спине, задрав обе ноги в воздух, пальцы растопырены так широко, что похожи на надрезанную ленту. Ее верхняя половина согнулась так что голова находится практически между бедер. Руки сжимают колени. Когда она тужится, видны зубы, брызги слюны вылетают и оседают на грудь. Кровь пятнает простыни и пол у подножия кровати. Что-то еще выплескивается, пока она снова кричит. Тем же криком. Криком, который не должен исходить изо рта моей девушки.
Мама отталкивает меня и спешит к Одри. Смотрит на меня, затем проходит мимо меня и стоящего в дверях папы.
- Головка младенца почти вышла. Времени не осталось. Времени нет.
- Что тебе понадобится? - говорит папа.
- Полотенца. Чистые полотенца и вода. И ножницы.
Папа убегает и оставляет меня здесь с ними. Я хочу помочь, но боюсь, что сделаю еще хуже. Боюсь находится рядом с ними.
Мама задыхается и бормочет Одри что-то успокаивающее, пока та выталкивает ребенка. Это занимает всего лишь минуту, и он свободно выходит. После родов тело Одри расслабляется, становится плоским и она уходит. Прямо вот так. Не приходя в сознание, уходит в какое-то счастливое место у нее в голове. Я благодарен за это.