Ему нравилось владеть вещами самого высокого качества. Как можно большим их количеством. И делать с ними все, что заблагорассудиться, какая бы пизданутая идея не пришла бы в его голову. Как только что-то привлекало его внимание, он тут же получал все и всех. Причем окружающие подчас этого даже не замечали.
Безупречно одетая, беспрекословная проститутка из элитного эскорта, в компании которой он провел последние три часа, оскорбляя и унижая ее, была значительно – значительно – порядочнее его.
- Счастливого Рождества, шлюха! - сказал он ей на прощание.
Выписав ей чек на десять долларов в качестве чаевых он бросил его на мраморный пол, так что ей пришлось наклоняться, чтобы его поднять, прежде чем отправиться домой к ее прелестной дочурке, что была смыслом всей ее жизни.
И вон он лежит, спящий сном младенца, храпя как лось, накачанный кокаином и коньяком сорокалетней выдержки. Себя он считает королем мира, ни больше, ни меньше. Никому не под силу добраться до этого парня.
Он спит и поэтому не видит жуткие тени, что начинают бесшумно скользить по полотнам Пикассо, украшающих его стены. Не видит и миниатюрные существа, которые их отбрасывают, и вблизи еще больше вызывают страх. Его дорогостоящая охранная система отключена. Его охрана – все как на подбор безжалостные головорезы, хотя по сравнению с ним просто агнцы божьи – все они как один обездвижены.
Он спит до тех пор, пока они не начинают прыгать к нему на кровать, хоть это и не особо нарушает его затуманенное наркотиками, полукоматозное состояние.
Но как только первый из них, припав на колени, наотмашь ударяет его по морде, то это моментально приводит его в сознание. С криком "ААААА" он закидывается на подушки, в то время как три выбитых зуба отправляются прямиком в его глотку.
Его затуманенные глаза часто моргают, упираясь взглядом в яркий остроконечный колпак на верхушке маленькой бородатой тени. Позади стоит еще одна. У одного существа колпак красный, у другого - зеленый. Глаза у обоих в темноте горят ярким огнем ненависти.
Второй коротышка тут же ударяет его по весьма увесистому брюху, от чего самый мерзкий человек на свете тут же садится в постели, сгибаясь пополам, ослепленный болью, крича во весь вонючий рот, отчего выбитые зубы с кровавым спреем вылетают изо рта прямо на колени.
Он не заметил при них ярко-зелёный мешок, пока тот не накинули ему на голову и он не начал в нем задыхаться, в то время, как грубые руки приподнимали его зад, точно также как он недавно снимал трусики с девушки по вызову, до тех пор, пока его тело целиком не оказалось в мешке. Пока его не упаковали с головы до пят, под конец завязав мешок крепким узлом.
Потом он почувствует, как его тело спихивают с кровати. Он падает на пол, больно ударяясь о мрамор. Затем его тащат через всю комнату и далее через холл вниз по лестнице, о каждую ступеньку которой он получает дополнительный синяк, крича и воя без какого-либо толку.
Через ткань мешка своим замутненным взором он может разглядеть бессчетное количество ярких огней своей Рождественской елки. Шестиметровая, каждый дюйм которой был покрыт чистейшей золотой краской и усыпан сверкающими украшениями на 10 с половиной миллионов долларов. Каждый год он покупает новую - это его рождественская традиция.
При подходе к камину, он тут же жалеет о том, что, будучи в кумаре, растопил его. Никто не стал бы оспаривать, что в свете пламени жопа шлюхи отбрасывала шикарную тень, пока он эту самую жопу долбил и выворачивал наизнанку. Но сейчас огонь погас, и остались лишь тлеющие угли.
Он даже еще слышит их треск, прежде чем его на них бросили. Душераздирающий крик заполняет комнату, после чего мешок с ним тащат вверх по дымоходу.
Пять шипящих секунд спустя, словно большой куль с мясом, он приземляется на крышу. Через пару секунд он слышит глухие звуки где-то невдалеке. Прямо впереди него раздается тихое ржание каких-то животных, каких именно разобрать трудно. Его тащат прямо к ним. Он чувствует запах мокрого меха.
По мере движения он слышит мычание других людей, стараясь приглушить свое собственное. Он чувствует, как его поднимают грубые злые руки, а после бросают на что-то, что начинает под ним активно извиваться.