— Я работал над одной вещью в прошлом году. Он прочистил горло и Ренж Ровер начал сбавлять скорость — Пока ты была в заключении, когда у меня было свободное время, у меня была одна вещь, которую я хотел, должен был сделать.
Машина остановилась.
— Хоук? — она прошептала его имя, затаив дыхание.
— Еще нет. Он прикоснулся пальцами к ее глазам с величайшей нежностью. — Я знал, что ты моя самка, Джесс. Я знаю, что тебе трудно простить меня за то, что я был в стороне. Я знаю, что ты злилась, и я не виню тебя.
Она уже открыла было рот, чтобы заговорить, но он приложил палец к ее губам.
— Еще минутку, малышка — сказал он. — Это был единственный способ доказать, что ты нас не предавала. Я знал, что ты этого не делала. Я верил в тебя, Джесс, но я знал, что стая никогда тебя не примет, если твоя невиновность не будет доказана.
В этом был смысл. Часть ее даже знала это, и боролась с этой мыслью все те месяцы, которые она была заперта в клетке.
— Я удостоверился, чтобы тебе было удобно.
Ей было удобно. У нее были теплые одеяла, домашняя еда и одежда.
— Чтобы было не слишком скучно.
Журналы, книги, телевизор… Даже больше — альбомы, карандаши и акварель. Джесс любила рисовать, и ей принесли все, что для этого было нужно.
— Я дал всем понять, что я не позволю вынести тебе смертный приговор.
Она не знала этого.
— Несмотря ни на что, я хотел дать тебе больше. Его голос стал еще более мягким. — Можешь открыть глаза, Джесс.
Она открыла. Ее губы приоткрылись в удивлении. Там, на берегу горного озера, на котором она так любила рисовать, стоял домик, который она рисовала так много раз.
Он не был большим. И показным, какой раньше был у ее родителей. Дом в стиле лачуги хорошо сочетался с другими лачугами в лагере, но в нем было несколько заметных отличий.
У него была красная жестяная металлочерепица вместо обычной алюминиевой. Он был немного больше, там было три спальни вместо одной. Для детей, которых она мечтала завести с Хоуком. Она хотела двоих. Мальчика и девочку. Дом был именно таким, как она ему его описывала, таким, как она рисовала его так много раз.
На крыльце была веранда, место для цветов вдоль крыльца, дом был построен между прекрасными дубами и соснами, на берегу озера.
Он захватывал дух. Он был как раз таким, каким она его себе представляла.
— Хоук. Она повернулась к нему, ее губы дрожали от переполнявших ее эмоций.
— Я знал не только то, что ты моя самка, Джессика. Он взял ее лицо в руки, затянутые в перчатках. — Я также знал, что люблю тебя. Я все еще люблю тебя.
Он действительно любил ее. Все, что он делал, каждая жертва, на которую он пошел, доказывала, что он любит ее.
— Я никогда не переставала любить тебя — прошептала она и слезы покатились по ее щекам.
Она наклонилась вперед, приняв решение, о котором никогда не будет сожалеть. Это ведь Хоук. Она принадлежала ему. А он принадлежал ей.
Ее губы прикоснулись к его губам, он обнял ее за плечи, испытывая удивление. Она прикоснулась языком к его губам, но ее пронзил страх. Что, если это не то, чего он хочет? Не то, что он имел ввиду?
Но ведь так должно быть. Она не могла потерять его сейчас. Не могла пропустить этот шанс.
Она провела языком по его губам. Когда они приоткрылись, она повернула голову, контролируя поцелуй, их языки сплелись, и она почувствовала пряно-сладкий вкус страсти и дикого голода.
Внутри него как будто что-то взорвалось, когда он почувствовал ее вкус, его язык снова проник к ней в рот, он застонал, она почувствовала, как он притянул ее ближе к себе, и между ними вспыхнуло желание.
Через несколько секунд он опустил свое сиденье, втащил ее к себе на колени и взял поцелуй под свой контроль. Его язык вжался в ее губы, она взяла его в рот и начала сосать. Она провела своим языком по его, наркотический вкус гормона проник в ее организм, вызывая дрожь.
Вкус поцелуя был эротичным, как чертов ад. Она чувствовала поцелуй, чувствовала его руки под своей одеждой, его возбуждение и поглаживания его языка по ее губам. Чувственные, сексуальные. Она чувствовала тепло их тел, биение его сердца в груди, его тяжелое дыхание и гортанный стон, означающий мужскую нужду.
Все это одурманило ее еще до того, как гормон попал в ее организм. Она была очарована, прижималась к нему, нуждалась в нем, хотя зов самки еще не завладел ею.
И тогда вещи начали принимать действительно интересный оборот.