Джессика медленно кивнула. Перед выходом из тюрьмы люди из Стаи приносили ей фотографии, просили опознать людей, с которыми, она знала, работал ее отец. Ее просили назвать всех, кого не было на этих фотографиях. Стая допрашивала досконально. Она узнала всех друзей своего отца на этих фотографиях, так же как и тех, кого она не знала.
— И что все это сделает с зовом самки? — она снова посмотрела на пузырьки с таблетками.
— Ты моя самка. Его голос вдруг стал гортанным, рычащим, что послало мучительную волну чувствительности во все ее нервные окончания, и мужчина, стоявший рядом, знал об этом. — Я ждал пятнадцать месяцев, Джессика. Я хотел ухаживать за тобой. Я хотел, чтобы это был твой выбор, чтобы тебе это тоже было нужно, а не мне одному. Но сейчас опасность возрастает, и я отказываюсь рисковать твоей жизнью. Его кулаки сжались, в то время как глаза светились голодом. — Я не позволю тебе умереть. Я не позволю причинить тебе вред. Он двинулся к ней, медленно и уверенно, целенаправленным движением, во рту у нее пересохло, а губы приоткрылись в ожидании.
Своими сильными руками он обнял ее за плечи, она смотрела на него снизу вверх, загипнотизированная этим человеком, и его взглядом.
— Я защищаю то, что принадлежит мне. Его глаза пробежали по ее лицу, остановились на губах, перед тем как их взгляды встретились. — Ты моя, Джессика. Ты была моей с того дня, как я впервые увидел тебя. Я не могу сдерживать зверя внутри меня, который тебя требует. Я не могу отбросить потребность защищать тебя. И я должен быть уверен, что у тебя достаточно времени и свободы, чтобы сделать выбор, даже если это будет стоить мне жизни. Но теперь я буду рядом, день в день. Я защищу тебя. И сдерживать голод, который будет сближать нас, невозможно.
Вот почему он принес ей гормоны и таблетки. Новые гормональные препараты давали самкам свободу, они могли наслаждаться жизнью без последствий, которые обычно сопровождали их действия. Кофеин и шоколад усугубляли симптомы зова самок. Возбуждение, потребность спаривания, прикосновения, поцелуи и поглаживания, невозможно было ничего отрицать. Это могло вызывать даже боль. Джессика знала, что для самца воздержание от секса могло стать агонией, если его разлучить с его самкой, не позволять чувствовать ее прикосновения, не заниматься с ней сексом или не знать ее тела.
Она вдохнула, немного вздрогнув, когда подумала об этом.
— А если я не хочу спариваться с тобой? — спросила она.
Его руки упали с ее плеч, затем он снова обнял ее.
— Мы оба знаем, что это не так, мягко сказал он. — В тебе говорит злость, но я тебя не виню за это. Но есть потребности, и есть эмоции. И если бы ты не провела год в заключении, ты бы уже была в моих объятиях. Мы оба это знаем.
— Но я ведь была в тюрьме, Хоук. Она отодвинулась от него, сжимая руками плечи, потом посмотрела на него, и наконец, повернулась к нему лицом. — Ты держался в стороне от меня. Никогда не приходил ко мне.
— Я бы выбрал тебя. Он выдавил эти слова. — Я бы взял тебя, Джесс. Нам нужно было время, чтобы доказать твою невиновность. Я знал, что добровольно ты никогда нас не предашь. Я должен был доказать это.
Удивление промелькнуло на ее лице, удивление, которое она не могла скрыть.
— Ты пытался доказать мою невиновность? — она нахмурилась. — Но, Хоук, я не была невиновной. Мы оба это знаем.
Она предала Стаю. Хоуп, Фейт и Черити чуть не убили из-за нее. Она была ответственна за нападение на Убежище, что могло убить множество из них.
— Ты не была виновной, заявил он голосом, полным решимости. — Джессика, что бы там ни произошло, ты не была тем, кто добровольно выполнял свою часть работы. Сейчас у нас есть доказательство этого факта. Я даже тогда это знал.
— Но ты не потрудился сообщить мне об этом, сказала она с тенью насмешки. — Ого, Хоук. Чего бы тебе это стоило? Записки? Телефонного звонка? Ты мог бы сказать, что до сих пор даешь мне право выбора. Возбуждение подогревал гнев. Потребность против боли, знание того, что она была одна, что он не пришел к ней, заполнило ее до краев. — Ты мог бы сделать хоть что-то, черт побери! Ее голос повысился до крика, когда боль перекрыла все другие эмоции.
— Делая это, я поставил бы под угрозу все расследование, которое я организовал, чтобы доказать твою невиновность, выпалил он в ответ. И хотя его голос оставался низким, спокойным, в нем была власть, что поумерило ее пыл. — Если бы я сделал хоть что-то, я бы рисковал твоей жизнью и уверенностью наших врагов, что ты умрешь и заберешь их секреты с собой в могилу.