И в тот памятный момент, скрепя сердце, обливаясь слезами, Марья Николаевна решительно отказала Николаю.
На следующий же день княгиня К-на, возможно, почувствовав сердцем любовную связь сына с бесприданницей, а может быть, основываясь на сообщениях шпионов из числа дворни, немедленно отослала его в полк. Через три дня после объяснения он, не смея перечить матери, уехал, обливаясь слезами. Плакала и Маша, сказавшаяся больной, не вышедшая прощаться и из-за занавесок в гостиной наблюдавшая со сжимавшимся сердцем, как Николай садится на коня, как родные и дворовые провожают его…
А спустя полгода к юной Марье Николаевне посватался старый граф О-ский. После отъезда любимого сердце юной девы молчало. Отставной адмирал был для нее, бесприданницы, выгоднейшей партией. К тому же Павел Иванович слыл благородным, ученым, милым человеком. Его седины, его стать, его манеры пришлись барышне по вкусу. Конечно, она не любила его – но он хотя бы был ей не противен. К тому же своей женитьбой она устраивала и свою будущность, и, в определенном смысле, будущность обеих своих сестер и избавляла семью К-ных от тягот опеки над тремя приживалками.
С тех пор, а минуло уже три года, Марья Николаевна ни разу не виделась с Николаем и не писала ему. Ей стало казаться, что она вполне полюбила пятидесятилетнего графа. Она глубоко уважала Павла Ивановича. Ей никогда с ним не было скучно. Он не докучал ей капризами, но, в свою очередь, выполнял все ее прихоти. Чего же боле? Какой еще любви вам надобно, когда речь идет не о юном кипении крови, а о тихой семейной жизни?!
И вот – снова явился он. Тот, известия о ком Маша получала лишь кружным путем, через сестер К-ных, а встречи с ними тоже случались нечасто… Маша жадно всматривалась в мужчину, которого некогда любила. (Костюм медведя почти не скрывал его лица.) Николай возмужал. Черты лица его загрубели. Но глаза смотрели столь же упорно и вдохновенно… Марья Николаевна поспешно отвела взгляд. Кто знает, каким чувством наполнилось в тот момент ее сердце!..
Наконец, последним гостем, не знакомым никому из О-ских, был маленький, кривоногий, волосатый мужчина, ряженный в костюм дворника. То был полковой командир Николая, храбрец, игрок и жуир Евгений Л-ской. Николай пригласил его погостить в своем имении. Вечно в долгах, не имевший ни кола ни двора, Л-ской охотно принял приглашение хлебосольного семейства и уже успел, судя по взглядам и репликам, которыми он обменивался с сестрами К-ными, стать у них своим.
Л-ской был представлен графу и графине.
Явление в гостиной Павла Ивановича на минуту смешало азарт и веселье. Однако общее смущение длилось недолго. Старый граф заставил себя стать гостеприимным, залучился добродушием. Подали шампанское. Слуги расставили на столе закуски, кушанья и графины с наливками. Началась непринужденная беседа.
Машенька ненадолго исчезла – а явилась уже в костюме аглицкого матроса (один из многочисленных подарков, собранных ее супругом во время кругосветных странствий). Вместе с нею в гостиную впорхнули сестры, Елена и Ольга, также успевшие наспех принарядиться в подобие карнавальных костюмов.
Принесли гитару. За нее взялся Лагранж. Потом его сменил Николай, не менее искусный музыкант. Он заиграл «Барыню», а немолодой Л-ской, раскрасневшийся от вина и общества пятерых прехорошеньких юных дев в возрасте от двадцати пяти (Елена) до шестнадцати (Соня), пустился в пляс сам и принялся приглашать барышень и Марью Николаевну.
Веселье вспыхнуло пуще прежнего. Полковник Л-ской совершал уморительные прыжки. Лагранж представлял величавого венецианского дожа, пригласив на менуэт самую старшую из барышень, Елену. Лицо последней сияло от удовольствия. «Гусар» и «татарчонок» (Соня с Натальей) стали танцевать вальс, да запутались в шальварах и едва не грохнулись, вызвав всеобщий взрыв хохота, прежде всего своего собственного.