вала за дядей в центр зала. Гости, утомившись кружить в очередном танце, расселись небольшими группками вокруг длинных, застеленных белоснежными скатертями столов, на которых стояли блюда с запеченными гусем и кроликом, рождественский пудинг, жареный хлеб с гусиной печенью, жареные каштаны и другие праздничные яства. Увидев машущую ей из-за стола мадемуазель Мирей, Лоретт расплылась в улыбке и уселась между ней и дядюшкой. Молодая служанка тотчас поставила перед девочкой тарелку, наложив туда разнообразных вкусностей. Подошедшая к столу Вивьен кинула недовольный взгляд на полную тарелку дочери, но промолчала, ограничившись гневно поджатыми губами. Лоретт же, сидя между дядюшкой и мадемуазель Мирей, наслаждалась праздником, вполуха прислушиваясь к неспешной беседе взрослых. Понимая, кого нужно благодарить за этот вечер, она бросила на дядюшку полный обожания и благодарности взгляд, и украдкой сжала под столом его руку. Улыбнувшись племяннице, Этьен перевел взгляд на сестру и тяжело вздохнул. Ему было искренне жаль девочку, которую его сестра после смерти мужа держала в черном теле, на его взгляд, совершенно незаслуженно. Лоретт абсолютно не производила впечатления «избалованной, дерзкой и испорченной девчонки», а наоборот была на редкость развитой и любознательной. Пообещав самому себе сделать пребывание племянницы в своем доме максимально радостным и попытаться как-нибудь повлиять на сестру, он вернулся к еде. Сытая Лоретт была абсолютно счастлива, глядя на тепло мерцающую свечными огоньками елку и мечтая о том, как выберется из-за стола и заберется под одеяло, раскрыв какую-нибудь книгу, и погрузится в очередную увлекательную историю. Внезапно, мадемуазель Мирей, до того вполголоса обсуждавшая что-то с сидевшей слева от нее седовласой дамой, вдруг возвысила голос: - А я вам, мадам Дюбрэ, с уверенностью говорю, что Абигейл Смит Адамс*, Олимпия де Гуж** и София де Кондорсе*** были совершенно правы. Женщины должны иметь право работать, занимать государственные посты, получать образование и пользоваться всеми иными доступными благами цивилизации наравне с мужчинами, так как мы также являемся полноценными членами общества, а все эти патриархальные пережитки про мужа, детей и уютный очаг давно устарели. Услышав эти слова, пожилая дама залилась краской от возмущения, а остальные гости прекратили переговариваться и прислушались к разгорающемуся спору. - У нынешней молодежи совершенно испорчена система ценностей, милочка, - ледяным голосом произнесла мадам Дюбрэ, повышая голос так, чтобы ее слова достигли ушей абсолютно всех находящихся в зале людей. Несколько женщин, в том числе и Вивьен Ферье, тотчас принялись переговариваться между собой, соглашаясь с ее словами. - Вы правы, молодежь сейчас совершенно испорчена, - говорили они, заставляя Лоретт заливаться краской, ибо в этих обличительных речах ей слышались упреки мадам Жислен, сетовавшей на строптивость и «неженские» замашки воспитанницы. - Но ведь образование и право на работу необходимо современной женщине для саморазвития! - горячо воскликнула мадемуазель Леру. - Признайте же, господа - патриархальный уклад жизни безнадежно устарел и ведет к деградации личности. Пришло время добиваться новых прав и жить по-новому! Услышав это, Вивьен Ферье побледнела, как полотно, и гневно раздувая ноздри, отчеканила ледяным тоном: - Сразу видно, что вы слишком долго пробыли заграницей, моя дорогая. Только там вам могли забить голову этой греховной, разлагающей душу ересью, насаждаемой безбожницами. Всем известно, что высшее благо для порядочной женщины - это служение Богу и покорность в детстве отцу, а в зрелости мужу. В этом и есть счастье. И очень печально, что Вы позволили сбить себя с этого праведного пути. Моя дочь по достижении шестнадцати весен обязательно либо посвятит себя Господу, либо выйдет замуж за добропорядочного юношу из хорошей семьи. Я не позволю ей идти на поводу у глупых сиюминутных желаний. Завершив этот спич, она расплылась в торжествующей улыбке, а Лоретт захотелось провалиться сквозь землю от унижения и стыда за мать. Этьен, видя реакцию племянницы, попытался вмешаться: - Вивьен, дорогая, мне кажется, тебе не стоит так торопиться. Девочке всего лишь двенадцать лет, и она еще может позволить себе заниматься тем, что ей больше по душе и не слишком много размышлять о будущем. К тому же, она не по годам умна и ты вполне бы могла отправить ее куда-нибудь учиться. При этих его словах, женщина побагровела. - Учиться? Я не ослышалась, дорогой брат, вы действительно только что пожелали своей любимой племяннице пойти по пути греха и порока, изучая богомерзкие науки? Всем известно, что ученые - приверженцы богохульных теорий, вроде этого ужасного дарвинизма. Человек, венец природы человеческой, произошел от обезьяны. Вы только вдумайтесь! - женщина почти сорвалась на крик. Лоретт, пунцовая от стыда до корней волос сидела на своем месте, с трудом подавляя желание вскочить на ноги и убежать из этой комнаты, куда глаза глядят. Благодаря ее матери, праздник вновь был на грани того, чтобы окончиться полным провалом. Нервы девочки были натянуты до предела. Вдобавок ко всему, ее вдруг скрутил приступ судорожного кашля, отчего из ее бокала во все стороны разлетелись брызги безалкогольного крюшона. - Лоретт, несносная ты девчонка, сколько еще мадам Жислен нужно будет вбивать в твою голову правила поведения за столом? - закричала мадам Ферье, на платья которой попали брызги напитка. - Мало того, что ты из рук вон плохо ведешь себя весь день, ты еще и опозорила меня перед гостями. Марш в свою комнату, твой праздник на сегодня окончен, а с наказанием мы разберемся позже. Это была последняя капля. Руки Лоретт сжались в кулаки, не помня себя от ярости, она вскочила из-за стола, едва не перевернув на себя тарелку, и закричала: - Вы же прекрасно знаете, что я в произошедшем нет моей вины, матушка! За что вы так жестоки со мной, даже когда я не делаю ничего дурного? Вы прекрасно знаете, что я нездорова и сделала это не со зла. - Однако же, это не отменяет того, что вы нарушили все правила приличия, мадемуазель, - сухо ответила мадам Жислен, до того державшаяся в стороне от семейной ссоры. - Вы! Вы просто невыносимы! - воскликнула Лоретт со слезами в голосе. - Ненавижу и вас и матушку, и вашего Жозефа Дюбуа, который ведет себя, как неотесанный грубиян! И в монастырь я не пойду и в бога не верю!.. - в запале девочка даже не сразу поняла, что после этих ее слов в комнате воцарилась звенящая тишина. Не дожидаясь, пока сидящие за столом гости придут в себя, девочка вылетела за дверь и что есть духу, помчалась по коридору к библиотеке. Слез, как не странно в этот раз не было, лишь где-то в районе грудной клетки медленно ворочался мерзкий, мешающий дышать, колючий комок неизвестного происхождения. Добравшись до уже знакомых двустворчатых дверей, она вбежала в комнату и рухнув, как подкошенная, в одно из кресел, невидящим взглядом уставилась на пляшущее в камине пламя. Дыхание вырывалось из груди с протяжными хрипами и присвистом, а сердце колотилось, как сумасшедшее. Из оцепенения ее вывело чье-то осторожное прикосновение. Вздрогнув, она тотчас же обернулась, в любую секунду готовая сорваться с места и убежать, но к ее облегчению, она увидела лишь знакомые темные волосы и старомодный темно-бордовый камзол. Гаэтан, стоявший возле ее кресла кинул на нее понимающе-тревожный взгляд и ласково прикоснувшись к ее плечу, участливо проговорил: - Что случилось, мадемуазель? Кто вас так огорчил в этот прекрасный светлый праздник? От тепла и искреннего сочувствия, прозвучавших в его голосе, Лоретт ощутила, как ворочающийся в груди колючий ком лопнул, а по щекам наконец-то покатились крупные горячие слезы. Уткнувшись лицом в мягкую обивку кресла и чувствуя, как рука ее нового знакомого осторожно гладит ее по спине, Лоретт разрыдалась в голос, кашляя и захлебываясь плачем. Когда истерика немного отступила, девочка выпрямилась, и с благодарностью приняв из рук юноши платок, утерла лицо. - Благодарю вас, мсье Гаэтан и прошу простить за мое неподобающее поведение, - учтиво произнесла она, склонив голову и возвращая ему платок. - О, не стоит извинений и благодарностей, - принялся он отнекиваться, - лучше расскажите, что вас гнетет. Вы так горько плакали, что просто сердце разрывалось от жалости. Помявшись, Лоретт огляделась по сторонам, все еще не решаясь открыть перед новым знакомым душу, но глаза ее собеседника светились таким неподдельным теплом и участием, что слова полились будто бы сами собой. Выслушав девочку, Гаэтан молча взял ее за руку, вопреки ожиданиям и кажущейся эфемерности, его ладонь оказалась мягкой и теплой. - Я понимаю, вас, мадемуазель, моя история очень похожа на вашу. Устроившись поудобнее в глубоком кресле, Лоретт обратилась в слух, желая выслушать грустную историю юноши, отнесшегося к ней с таким вниманием и заботой. - Я вырос в одном из беднейших приютов Парижа, при монастыре святой Жаннет. Денег частенько не хватало даже на самое необходимое. Сироты были вынуждены носить одежду, которую жертвовали приюту богатые прихожане. Питаться тоже зачастую приходилось крайне скудно, как говорится, «чем бог послал». Но, несмотря на это, в нашем приюте все были очень дружны и жили как одна большая дружная семья. Первые де